Другие новости

Спорные страницы православия. Часть 1

22 мая 2014 18:03
Михаил Кечинов


В тысячелетней истории православия Руси немало неясных и спорных вопросов. Ныне интерес к ним значительно обострился, а поиск ответов на такие вопросы и стал основным мотивом нашей беседы с советским писателем и историкомработавшем в жанре исторической публицистики, Андреем Никитиным. Диалог состоялся в 2003 году, за 2 года до смерти исследователя.

— Прежде всего о самом событии — «крещении Руси». Мы не имеем ни бесспорной даты «крещения», ни реального представления о мотивах принятия христианства князем Владимиром, не знаем, действительно ли были первыми киевскими митрополитами Михаил и Леон, которых церковь считает таковыми. Известно, что летописание на Руси, а историю церкви — в особенности, контролировало духовенство. Откуда же такие пробелы, почему вместо обстоятельного рассказа о «крещении Руси» перед нами «религиозная беллетристика»?

А. Никитин: Христианство утверждалось не волевым актом Владимира I, а полуторавековой борьбой многообразных тенденций, сопровождавших собственное развитие нового государственного образования. Такой же фантастической и противоречивой нам предстает и его литературная история в «Повести временных лет», где, как утверждает один из современных православных иерархов, «историческая правда переплетается с благочестивым вымыслом». Например, легенда отправила княгиню Ольгу за христианством в Константинополь, хотя принимавший ее Константин Багрянородный не позволяет усомниться, что она уже была христианкой: ее сопровождал «пресвитер Григорий»…

— Рука церковных писателей особенно коснулась «крестителя Руси». Разбирая летописные предания о нем, современный церковный деятель, митрополит Минский и Белорусский Филарет, предлагает такое им объяснение: «…Князь Владимир до своего крещения отдал полную дань темной стихийности, прадревнему славянскому иррационализму. «Повесть временных лет» беспощадно описывает это одержание души, доводя его почти до гротеска, до фантастически дикой картины растворения человеческого начала в мире вожделений и страстей. Независимо от биографической достоверности подобной картины (очень важное замечание!) надо признать в ней не столько состояние души князя Владимира до крещения, сколько символический образ состояния русской души, как таковой».

Православный иерарх солидарен с мнением древнего летописца, которому некрещеная Русь представлялась «жилищем дьявола», а единственным «спасением» было христианство. А как с точки зрения истории: чем была тогда Русь?

А. Никитин: Русь X века уже называли «страной городов». Именно города с их специфическим строем и укладом жизни, с административной властью, ремесленным производством и международной торговлей определяли развитие культуры и общественного сознания того времени. Русские города отличались от городов Западной и Северной Европы только большими размерами и материалом, из которого были построены. Отсутствие строительного камня, более холодный климат и меньшая военная опасность позволяли жителям Древней Руси строить свои дома из дерева, в два и три этажа и, что важно, за пределами крепостных стен. Легкие, просторные, окруженные садами, они были много удобнее каменных, но, к сожалению, менее долговечны. Из камня строили только культовые и административные (дворцовые) здания. Первые храмы в Киеве возвышались над садами и деревянными домами киевлян как символы христианской религии среди языческого быта.

Славянское язычество по сути своей не отличалось от любого другого язычества. Его практика заключалась в обряде, то есть в определенных действиях. Празднества данной общины касались только этой общины, а не всего племени. Сам языческий миф, на который обращено внимание современных исследователей, не играл в обряде практически никакой роли, а потому мог бесконечно варьироваться, обрастая деталями, как то можно видеть, например, в Древней Греции. Поэтому жречество имело ограниченное, так сказать, «прикладное» значение. В Древнем Риме жреца уважали — но не больше; к нему обращались за конкретным советом, но беседовать предпочитали с учеными и философами; его храм мог быть наполнен произведениями искусства и драгоценностями, но не он был центром духовной жизни…

Язычество славян, так же как греческое или римское, было присуще быту людей, живших натуральным хозяйством и с помощью магического обряда «воспроизводивших» стереотип жизни. Не случайно его синонимом очень рано стал термин «паганус», в переводе с латинского — «сельский». Первым шагом к инфляции язычества на Руси стало возникновение феодального города, фактическое отделение ремесла, торговли, административного управления от села и соседско-родовой общины. Пестрый, разноязычный мир, с которым городской житель ежедневно сталкивался на рынке, обогащал его новыми товарами и новыми идеями. Благодаря раскопкам мы знаем, что в древнерусских городах жили и скандинавы — воины и ремесленники, многочисленные выходцы из земель западных славян, болгары и волжские булгары, евреи и арабы, греки и франки. Каждый из них представлял свою культурную традицию, имел свой взгляд на мир, свою веру, свои обряды. Молодость и открытость городов Восточной Европы — равно торговцу и миссионеру, широкая веротерпимость, характерная вообще для языческого миросозерцания, давали широкий простор проповеднической деятельности любых конфессий.

Как действовали здесь проповедники ислама и иудаизма, сказать трудно. Мы встречаем их в полухудожественном рассказе о выборе веры Владимиром, но не находим достоверного упоминания о каких-либо специальных миссиях. Мусульмане на Руси больше занимались торговлей, чем проповедью. Можно думать, что более активны были иудеи, поскольку в древнерусской «библиотеке» мы находим ряд переводов с древнееврейского. Действительную активность проявляли Рим и Константинополь. Разница между ними заключалась в том, что константинопольские патриарх и император предпочитали крестить приходивших к ним русов, тогда как Рим поддерживал традицию апостольских миссий к «язычникам».

Что же касается великого князя киевского Владимира Святославича, то, я думаю, для него, как и для всех его предшественников на этом пути, непосредственным толчком, по-видимому, все-таки должно было стать честолюбивое стремление сравняться на иерархической лестнице с окружающими властителями. Вероисповедание в ту эпоху оказывалось своего рода платформой, позволявшей вести дальнейший спор о титулах, рангах и родстве. Если верить преданию, то разговор шел о руке Анны, сестры византийского императора, и в этом случае «Париж стоил обедни». Владимир хотел уравняться с константинопольским двором, хотел этого для себя лично. Мне кажется, что, делая этот шаг, он мог и не предполагать, что историки-богословы отождествят его волю с волей страны и народа.

— Возможно и так. Но можно предположить и другое — сознательный выбор, учитывающий более широкие перспективы — политические, дипломатические, культурные, да и экономические. К таким соображениям мог прийти сам Владимир, и, наконец, проницательные и деловитые люди могли оказаться среди его советников.

А. Никитин: Скорее всего, он действительно должен был советоваться со «старшей дружиной», с той земельной аристократией, от которой зависело — одобрить Владимира или изгнать его из Киева.

Для них определенную роль мог играть престиж страны: в Константинополе Русь стали бы принимать значительно лучше. Не меньшую роль могла играть традиция, поскольку православие проникало на Русь уже в течение ста лет, и часть боярства могла его исповедовать. Но было, по- видимому, и третье, не столь ясно сознаваемое: внутриполитическая ситуация в контролируемых Киевом землях.

Возникшая после гибели князя Святослава Игоревича «усобица первых князей», глухо упомянутая в «Слове о полку Игореве» со слов Бояна, киевского поэта второй половины XI века (или его предка, Бояна Симеоновича), поставила киевское правительство перед необходимостью добиться действительного слияния земель, находившихся под номинальной властью Владимира. «Конфедерация богов», поставленных в 980 году Владимиром «вне двора теремного», символизировала, по мнению ряда исследователей, союз земель, поддержавших князя в его династических притязаниях.

Однако боги чужих племен оставались для киевлян чужими богами. Попытки князя придать требищам обязательный характер, вплоть до человеческих жертвоприношений, не могли найти отклика в городской среде, где жизнь формировала совершенно иной поведенческий тип. К тому же часть горожан уже исповедовала христианство. Помочь объединить людей могла религия, уравнивающая всех в своем лоне, формирующая новое ощущение общности — столь необходимое населению феодального государства, тем более такого разноплеменного, каким становилась Русь, и одновременно толкующая смысл бытия.

Иудаизм и мусульманство тоже создавали чувство духовного единения. Однако в то время, когда Владимир с киевским боярством могли обсуждать вопрос, какая вера лучше, на огромной территории евразийского мира — от берегов Бискайского залива и Британских островов до внутренней Монголии, степей Забайкалья и Средней Азии, где среди тюркских народов распространялось несторианство и манихейство,— исповедовались разные толки христианства. С юга и запада Русь окружали христианские государства. В глазах «старшей дружины» это могло стать обстоятельством решающим.

Выбирать приходилось не столько между верами, сколько между христианством Константинополя и Рима. А надо учитывать, что христианство обладало многоступенчатой церковной иерархией, которая образовывала как бы «государство в государстве».

И крещение означало принятие части этой иерархии, в первую очередь белого духовенства — священства. Но часть подчинялась целому, позволяя центру вмешиваться не только в конфессиональные, но и в политические дела на периферии, влиять на внутреннюю и внешнюю политику государства. Греков и их церковь на Руси знали хорошо. Хотя бы потому, что в конце IX века уже была известна 61-я (русская) епископия Константинопольского патриархата. Рим был далеко. Кроме того, в X веке он уже безусловно настаивал на латыни как на единственно возможном (кроме греческого) языке богослужения. Греческая церковь относилась к славянской литургии более терпимо…

Выбор для Руси на первых порах болгарского (точнее — славянского) варианта восточного христианства определялся стремлением к независимости на политической и конфессиональной арене мира. Это было как бы «адаптированное православие», приспособленное для его скорейшего и всеобщего усвоения новообращенным народом.

Впрочем, относительной «болгарской» свободой русская церковь пользовалась недолго и уже в 40-х годах XI века оказалась непосредственно подчинена византийскому императору, который лично утверждал митрополитов Руси.

— Как бы то ни было, выбор произошел, и Русь оказалась в необычной для нее ситуации. Прежде она свободно заимствовала достижения материальной и духовной культуры всего света, а теперь попала под духовный прессинг. Если в X веке основным «агентом» культуры был купец, который недаром назывался «гостем», ибо вел себя как гость и как гость принимался, то с утверждением церкви на Руси дальнейшая судьба ее культурного развития оказалась в руках духовенства. Православные богословы считают этот факт в высшей степени благотворным. А как оцените его вы? Ведь достаточно распространено мнение, что в результате «крещения» русский народ получил возможность «обеими руками» черпать и усваивать сокровища византийской культуры, что Византия стала для Руси «университетом»…

А. Никитин: А мне представляется, что университета как раз и не получилось. Почему-то, восхищаясь художественным наследием Византии, мы забываем о застое в ее культуре. Из предшествующих веков, от античности, Империя взяла только гуманитарные, государственные науки — историю, юриспруденцию, риторику, начала математики, грамматику, нужную для составления панегириков и од… Над всем этим господствовало, все подавляя, христианское богословие. Грамотных людей в Византии было очень мало. Грамоте и счету обучали в домашних условиях, а сколько-нибудь приличное систематическое образование можно было получить только в Константинополе.

На Русь византийская культура попала уже в «адаптированном» виде — в переводах, в извлечениях из книг, преимущественно богословского характера. Весь отбор оказывался в руках монахов-переводчиков, допускавших творения отцов церкви, их толкования, житийную литературу и, вполне естественно, не перевод светских и научных сочинений. Такое цензурование только еще формирующейся «библиотеки» Древней Руси, а стало быть, и духовной пищи русского общества не составляло труда, поскольку греческим языком среди славян владели единицы, как правило, тоже из духовенства.

Результат известен. До Петровских реформ, то есть до начала XVIII века, под образованностью в России понималось исключительно умение читать и писать. Полученный же в домонгольское и более позднее время круг чтения неизменно возвращал читателя к первым векам христианства, убеждая его в тщете знаний и в необходимости божественного откровения… Другими словами, на Русь был перенесен тот же застой мысли, который и погубил Империю.

— Богословы обычно подчеркивают благотворность морального влияния церкви. Вот типичная формулировка: «Нравственные идеалы русского народа обогащались характерными чертами православия: аскетизмом, смирением, сострадательным братолюбием…» Не так ли?

А.Никитин: И да и нет. Учительская проповедь византийской церкви, ставшей церковью русской, идеалом выдвигало мученичество. Это можно видеть уже в церковном чтении о первых русских святых Борисе и Глебе, позволивших себя беспрепятственно зарезать наемным убийцам. Скорее всего, это было не так, но так нужно было церкви. Легенда давала пример смирения большего, чем смирение рабское. Но мог ли этот пример готовить людей на подвиг во имя жизни?

Очень показательно, что своим героем церковь избрала князя черниговского Михаила, мученика за веру и обряд, но не Евпатия Коловрата, поднявшегося на активную борьбу с завоевателями. Можно сказать, что с Евпатием церковь примирила только его мученическая смерть, которая и была прославлена в сказании.

Эта проповедь смирения, иноческих подвигов и аскезы вступала в резкое противоречие с жизнью, что ярко проявлялось в культуре того времени. Светское искусство иногда захлестывало церковное. Так, в росписи лестничных башен Софии Киевской — ипподром с колесницами, мимы, музыканты, гимнасты, которых художник видел, я думаю, скорее всего не в Константинополе, а на улицах и площадях древнерусских городов.

Светская культура Древней Руси только еще открывается. Даже «Слово о полку Игореве» представляется многим чем-то исключительным, не имеющем долгой и богатой предшествующей традиции. Между тем само развитие письменности на Русской земле с конца IX века, яркое и многогранное прикладное искусство, развитая городская культура и сами города предполагают развитую литературу. Я не могу представить древнерусский город без светской литературы — исторических хроник, повествований о князьях и богатырях, «фаблио», героической и любовной поэзии. Да и как представить, что жители этих вполне европейских городов обходились только сказочниками и гуслярами.

Продолжение следует.

1 комментарий
Читайте также

В.И. Лакеев: сила трудящихся – в единстве и солидарности!

Меньше, чем через две недели в России пройдут очередные выборы депутатов Государственной думы. Это безынтересное мероприятие, напрочь лишённое интриги, способно привлечь внимание разве что представителей «системных» партий

Итоги 2015 г.: «Социализм или смерть»

Эксперт о социально-классовой природе терроризма

Защищено: Б.Ю. Кагарлицкий: «Не верить либералам!»

Итоги 2014 года. Смириться или сопротивляться?

Помоги проекту
Справочник
Справочник

Наш баннер
Счётчики
© 2005-2013 Коммунисты Столицы
О нас
Письмо в редакцию
Все материалы сайта Комстол.инфо
Красное ТВ МССО Куйбышевский РК КПРФ В.Д. Улас РРП РОТ Фронт Коммунисты кубани
Коммунисты Ленинграда ЦФК MOK РКСМб Коммунисты кубани Революция.RU