Эксперт о классовой структуре современного общества. Часть 2

Публикуем заключительную часть интервью с постоянным экспертом сайта «Коммунисты Столицы», директором Института Глобализации и Социальных Движений, политологом Б.Ю. Кагарлицким, в котором раскрывается популярная ныне в среде левых политический активистов тема классовой структуры современного общества.

Комстол: Какое место в классовой структуре современного общества принадлежит интеллигенции?

Б.Ю. Кагарлицкий: Интеллигенцию принято относить к межклассовой прослойке. Но в массе своей она относится в основном к пролетариату, причём к самой несчастной его части. Однако классовое сознание у неё отнюдь не пролетарское. Если оно у неё вообще есть. В классовом смысле её представители во многом маргинализованы и деклассированы. У них нет горизонтальных классовых связей, классовой организации. Ведь класс определяется не только объективным положением в общественном разделении труда, но и определённой культурой, классовыми связями, определённой системой интеграции людей в определённые общности.

Комстол: Существует мнение, что чиновничество, по крайней мере, в современной России, является отдельным классом…

Б.Ю. Кагарлицкий: Я бы никогда не отнёс  чиновничество к отдельному классу, т.к. оно крайне неоднородно. Бюрократия является, несомненно, привилегированной социальной группой, которая в своих верхних слоях явно сливается с буржуазией. У бюрократии, как и у всех средних слоёв общества, есть возможность вертикальной мобильности, продвижения из низших слоёв в высшие, т.е. приобщения к правящему классу через карьеру. То же касается и военной среды. Однако я убеждён, что когда начнётся острая фаза классовой конфронтации, то и бюрократия и военные могут расколоться по классовому признаку. Примеров этого в истории можно найти немало.

Комстол:  Среди либеральных политологов ныне популярен тезис о существовании т.н. креативного класса, который объединяет передовых представителей современного общества. Существует ли он на самом деле?

Б.Ю. Кагарлицкий: Вокруг буржуазных слоёв, о которых мы говорили выше, возникла масса паразитических сословий и даже профессий, которые могут извлекать прибыль только в рамках этой системы социальных отношений. Креативный класс — наглядный пример. Он не имеет чёткой функции в общественном разделении труда. Если завтра он вдруг исчезнет, производство, потребление и развитие будут продолжаться в том же ключе. В т.ч. и культурное развитие, ведь креативный класс не создаёт творческие идеи, эти люди лишь тиражируют определённые образы и стереотипы.

Бетховен, к примеру, не относился к креативному классу. К нему относится человек, который переписывает на мотив Бетховена мелодию, чтобы прицепить её к рекламному клипу. Он занимается использованием чужих творческих идей для решения прикладных задач. Причём сами эти прикладные задачи существуют только в рамках этого социально-экономического режима. Понятно, что эти люди будут сугубо буржуазны, даже несмотря на то, что не имеют собственности на средства производства и продают свой труд. Они также существуют за счёт отчуждения части прибавочного продукта и распределения монопольной ренты.

Комстол: Существует мнение, что капитализм может сам стереть классовые противоречия. В качестве примера обычно приводится ситуация, когда рабочий сам является акционером на предприятии. Как Вы относитесь к таким заявлениям?

Б.Ю. Кагарлицкий: Да, такое явление имеет место сегодня. Правда, это, как правило, приводит к ухудшению положения рабочих. Когда рабочие являются акционерами, они гораздо меньше защищают свои права. Их убеждают в том, что, потеряв в зарплате, они потом возместят свои потери за счёт перераспределения дивидендов. В итоге они соглашаются на снижение зарплаты, но потом оказывается, что дивидендов не будет. Бороться с этим уже бесполезно, поскольку такие потери естественны для собственников.

Кстати, классическим примером краха компании, основанной на такой системе, является судьба United Airlines. Под разговоры о передаче компании рабочим, им отдали только небольшую часть акций. В итоге это привело к резкому росту эксплуатации, а также к тому, что внутри неё вырос уровень конфликтов по всем направлениям. Рабочие предприятия стали протестовать, но уже не в качестве рабочих, а как миноритарные акционеры, которые воюют с основными акционерами.

Такие рабочие как раз являются примером полупролетариата. Происходит их мелкобуржуазное развращение. Они совмещают пролетарские и мелкобуржуазные интересы, что на данном этапе приводит к тому, что они неэффективно защищают оба своих интереса. Однако в перспективе это может привести к победе пролетарского начала. Т.е. рабочему дали акции, а он всё равно требует повышения зарплаты.

Комстол: Какой класс или часть класса является сегодня прогрессивной, революционной?

Б.Ю. Кагарлицкий: В современный условиях, конечно, пролетариат является прогрессивным классом. Неочевидно, что это в чистом виде рабочий класс промышленных предприятий. Скорее можно говорить о его синтезе с инженерно-техническим пролетариатом. К нему относятся не только люди на инженерных должностях. Это часть класса наёмных работников, связанных с передовыми технологиями, с передовыми формами организации производства благ и воспроизводства общества.

Сбрасывать со счетов рабочий класс при этом ни в коем случае не стоит, поскольку именно сектор материального производства оказывает в настоящее время ключевое воздействие на состояние экономики. Другими словами, если бастовать начнут учёные, мы не заметим существенных перемен в повседневной жизни в краткосрочной перспективе. Однако если встанет железная дорога, проблем будет значительно больше. У рабочего класса в руках находится рубильник всей современной экономики.

В России рабочий класс этого не осознаёт. Западноевропейский рабочий, в свою очередь, имеет противоположную проблему. Он-то как раз слишком хорошо осознаёт свои возможности и, соответственно, осознаёт риск, связанный со своими действиями уже для общества в целом. Это делает его избыточно ответственным. Ему есть что терять, он включён в потребительское общество. Как итог  — российский и западный рабочий бездействуют по диаметрально противоположным причинам. Впрочем, как позывает опыт наблюдения за протестами рабочих во Франции,  за последнее 10 лет ситуация несколько изменилась. Раньше рабочие и думать не могли о трудовом саботаже, как о форме протеста: взять, к примеру, и отключить работу очистительных систем. Сегодня такие сценарии уже возникают. Уровень радикализма западного рабочего растёт, результаты этого мы ещё увидим через 5-10 лет.

У нас, как я полагаю, радикализм также будет расти. Но вряд ли он начнётся с рабочих. Рабочее движение у нас будет подниматься вслед за социальными движениями. В этой связи задача марксистов будет заключаться в том, чтобы придать классовую направленность этим широким социальным движениям, выделить и укрепить его классовое ядро.

По моему мнению, социалистическое будущее — за новым пролетариатом. «Новым» — не означает, что его не было раньше. Скорее, нам необходимо заново его организовать, передать ему классовое сознание. Эту идею, собственно, и завещал Маркс будущим поколениям его последователей.