«Это жизнь». Непримиримая

Продолжаем публикацию рассказов из книги художественных очерков «Это – жизнь», изданной в 1964 году. Автор – известный советский журналист, спецкор газеты «Правда» Елена Каноненко.

Главная тема книги – становление характера, морали советского человека – творца социалистического общества, активного строителя коммунизма.

За успешную работу в печати Елена Кононенко награждена орденом Ленина и орденом Великой Отечественной войны 1-й степени.

Кате казалось, что он все-таки не уйдет. Столько пере­жито вместе — и светлого и трудного. Дети… Трое девчонок мал мала меньше: Люде — семь, Тане — пять, Галке — год. Это же не шутки. Их надо растить. Неуже­ли у Ивана нет отцовского чувства? Оно же было, было— Катя это хорошо знает. И ее он тоже любил, ценил. Нет, Иван не уйдет. Он все продумает, переломает себя и ска­жет: «Катерина, ты права…»

А вдруг не скажет? Вдруг уйдет? Ведь он упрямый. Ну что ж, тогда — скатертью дорога, потому что такой он ей не нужен. Да, да, не нужен такой! Пусть уходит, пусть ей будет тяжко, невыносимо тяжко, но не может же она торговать своей совестью. Жить в колхозе, который к тому же носит имя Ленина, и поступать… по-кулацки! Это им-то, рабочим, бывшим шахтерам, которые должны примером быть… Ни за что! Пусть тогда Иван убирает­ся на все четыре стороны — не пропадет она с детьми на советской земле. Не пропадет!

Но только этого не может быть, не такой уж он под­лый. Он просто испугался временных трудностей в их семейной жизни. Вот этой хатенки с камышовой крышей, что в дождь промокает. И что хлеб у нее, у Кати, полу­чается плоский и горелый. Что ж тут такого, не пекла она никогда хлеб, покупали в магазинах. Да теперь ведь и хлеб стал получаться вкусней. Нет, просто его зависть гложет. Кругом живут добротно, дома хорошие, у многих ковры да радиолы, стиральные машины, мотоциклы. Потянуло к пуховым перинам. Вот и поселилась в нем эта плодожорка и точит, точит его. Это бывает с людьми. Но она, Катя, поможет раздавить поганую плодожорку. Хорошо, что она ему так твердо, так категорически ответи­ла: «Нет!».

Как это было? Он пришел и сказал: «Катя, приготовь мешки, я засыплю тебя пшеницей». Она взглянула ему в лицо,— глаза бегают, все поняла… «Нет, этого не будет, Ваня! Я не желаю, чтоб ты этим занимался. Иначе я те­бе не жена». Он вспылил, рассердился, крикнул: «Ну, и пропадай со своей честностью!» Хлопнул дверью и вы­шел. Пусть хлопнул дверью. Он опомнится. Он не уйдет.

Но он ушел. Не в тот вечер, когда Катя отказалась от пшеницы, которую Иван собирался взять там, где ее пло­хо берегут, а через некоторое время. Тогда он вернулся домой во хмелю. Были обиды, слезы, ругань. Проснулись и плакали дети.

Наутро спросил холодно:

— Ты не передумала, Катерина?

— Нет, Ваня, этого не будет.

— Ты что, дура или сумасшедшая?

— Что же, по-твоему, честные люди или дураки, или ненормальные? Я не хочу, чтобы ты воровал народное добро, понял?!

— Это не воровство, это пустяки, «шабашка». Так и другие некоторые делают.

— А мы не будем! И других остановим. Мы же шахтёры, рабочие. Ваня, опомнись. Разве от нас такого ждут? Если так каждый будет поступать, мы никогда не построим коммунизм.

— Знаешь что, ты брось мораль читать. Ты кто мне: жена или политагитатор?

— А ты кто? — вскипела Катерина.— Тракторист со­ветский или кулачок? Тебе сладкого захотелось? Потер­пи! Я ж терплю. Будет и у нас сладко, заработаем своим трудом, не безрукие…

На этот раз он не пришел ночевать. Всю ночь Катя металась, объятая тревогой, горечью, ревностью. То ло­жилась на постель, поближе к девчонкам, согревая тело и душу неповторимым детским теплом, обливая слезами рыжеватые, как у Ивана, людкины волосы, от которых пахло птичьим пухом. То выбегала в одной рубахе на крыльцо, вглядываясь в темноту: «Господи, как тяжело на сердце. Может, ошибку я делаю?» И тут же сама с собой спорила, сама себе отвечала: «Не отступай, Кате­рина! Не будь тряпкой, не будь дрянью. Пересиль себя, Катюша. А ну, попробуй. Ты можешь!»

Это, бывало, отец ей говорил в детстве: «Пересиль себя, Катюша, ты можешь!»

Иван явился на следующий день после работы.

— Если нам с тобой не по дорожке, дай мне развод,— сказал он, отводя глаза в сторону.

— Не дам я тебе развода, слышишь? А шабашничать не позволю!

— Пожалеешь, Катерина!

…В деревне узнается все очень быстро. По хутору, где живет шестая бригада огромного колхоза имени Ленина, пошли пересуды о семейной ссоре между Катей и Ива­ном. Кое-кто просто не понимал Катю, диву давался:

— Чудная. Говорят, стихи складывает. А хлеб не умеет печь… Хозяюшка!

— И чего ершится?! Умнее мужа хочет быть…

— Дожди пойдут — закиснет со своими девчонками во времянке-то. Муж ей добра желает. Вот дурища-то!

— Зато, бабочки, принципиальная.

— То-то он от этой принципиальности к другой сту­чится.

— Уж не к Любке ли?

— А то вы, женщины, не знаете! Любовь Грачева его обхаживает.

— Вот посмотрите — проворонит Катерина Ивана. Говорят, сам бригадир сватает Любку Ивану.

— От живой жены-то?

— Да если жена несогласная с ним. Жена мужу под­чиняться должна.

Ох, как мучительно проходить под взглядами, пол­ными любопытства и насмешек! Ничего, Катя, держи вы­ше голову! Люди, люди, сколько же в вас еще злого, ста­рого, гадкого… Но не все же вы такие? Конечно, нет! Здесь много, очень много хороших людей. Они не осу­ждают ее, как эти, что за «шабашку». Только Катя их плохо знает. И потом они молчат. Они даже провожают ее взорами сочувствия и некоторого уважения, но мол­чат. Почему они молчат? Почему вы молчите, люди? Разве Иван по совести поступает?

…А Иван перешел жить в добротный дом, к Любови Грачевой. Без всякого развода. Перешел и живет. И все это в бригаде знают. И все здороваются с Иваном Гусе­вым и с Любовью Грачевой. И даже ходят к ним в гости на пышные пироги. И многие видят, как выходит Катя вечером на крыльцо, а за подол ее цепляются дети.

— Мам,— спрашивает Люда,— а где наш папка?

— Работает на тракторе,— отрывисто отвечает Катя, а сама думает: «Иван, почему ты не живешь дома? От­веть ребенку, Иван! Ведь это же не любовь! Ответь ей — будешь ли ты человеком? Ой, господи, почему же это в книжках, в газетах все получается легче…»

Она не произносит это вслух, это кричит ее душа, все ее существо. И вот Катя пишет письмо в газету:

«Дорогая редакция! Дорогие товарищи! Чувство правды меня за­ставило обратиться к вам. Я проживаю в колхозе имени Ленина все­го второй год, а вообще я шахтерка, работала в шахте… Из-за «ша­башки» я разошлась с мужем. А девушка, которая работала учет­чицей, прямо и открыто заявляет, что в этом нет плохого… Дорогая редакция! Дорогие товарищи! Может быть, я правда виновата, что не разрешила мужу «шабашничать»? Я очень сильно переживаю. Дорогие товарищи! Я верю в правду и вот чувства эти выразила в стихах, обращаясь к тем, кто меня осуждает:

 

Вы осуждаете, что мужа прогнала.

Да! С ним я поступила по заслугам,

Как с «кулаком», а не с супругом.

…Ведь ты — солдат и был шахтером.

Ты честь рабочую подвел и честь

солдата опозорил.

И я клеймлю тебя позором!

Я верю: не одна я.

Со мною миллионы с честным сердцем.

 

Товарищи, прошу извинить меня. Помогите мне, объясните, что делать? Я очень прошу».

Этот волнующий человеческий документ убедительно говорил: поступок Кати не может быть случайным. Если мать троих малых детей ради чести гражданской решается пойти на разрыв с мужем, да еще в ту пору, когда не устроен ее быт, когда в доме пока нехватки,— если она решается на такой шаг, значит, она человек сильный и новый. Да, новый, поистине новый, идейно убежденный, глубоко убежденный!

Мы так часто говорим, пишем о чертах характера че­ловека нового общества и называем одну из этих желан­ных черт — принципиальность, непримиримость ко всем тем, кто мешает нам строить коммунистическое будущее. Молодец, Катя! Она непримиримая, она по-настоящему принципиальная. Это все не так-то легко. Особенно, если любишь… А мне кажется, ты любишь своего «кулачищу» и поэтому вдвойне страдаешь. Любишь?

У нас с ней завязалась переписка.

Отрывок из письма Екатерины: «А сейчас хочу отве­тить на самый для меня трудный вопрос. Люблю ли я мужа? Да, заявляю откровенно: люблю, люблю! Но хочу, чтобы он стал честным человеком…»

Еще отрывок: «Мечтаю я, чтобы все люди были чест­ными, добрыми, умными, смелыми, веселыми, и мне ка­жется, что каждый человек хочет быть хорошим, но толь­ко или не знает как, или еще почему-то».

Еще: «Я прямо могу сказать: если бы Любка сейчас оказалась в моих условиях жизни, а я в ее обеспеченной жизни, то муж бы определенно ушел от нее и вернулся бы к нам. Вот поэтому мне обидно за него, а еще обид­нее и даже вдвойне, когда другие иногда поддерживают таких людей и воспитывают в духе алчности…»

Последний отрывок из Катиных писем: «Да, конечно, здесь много честных людей… Но как обидно, что некото­рые стремятся к плохому, а не к хорошему. А может быть, и не знают, что хорошо, а что плохо? Мне кажется, обязательно нужно объяснять это ради молодого, подрас­тающего поколения. На этом свое письмо кончаю. До свиданья. До встречи! Катя».

…И вот произошла наша встреча в широких южно-русских степях, в колхозе имени Ленина, в хатенке с ка­мышовой крышей, которую и не заметишь сразу среди добротных домиков хутора.

— Здравствуй, Катя!

Признаюсь, мне очень хотелось, чтобы Катя была не­дурна собой. Душа у нее светлая, но хотелось, чтобы и собой была Катя хороша. И я обрадовалась, когда уви­дела стройную, привлекательную молодую женщину.

В хатенке чисто, очень чисто. Со стены смотрит Ленин. Рыжеватая девчушка в опрятном розовом платье грызет морковку и что-то старательно рисует.

— Вы меня не браните за письма?

— Что ты, Катя, за что тебя бранить. Ты молодец, Катя!

Да, она молодец, товарищи. Не знаю, чем кончится ее личная история, но хочу верить, что Иван поймет свои ошибки, поймет, что Катя ему настоящий друг, спасаю­щий его от болотной трясины, которая может засосать и даже погубить. Ему, надеемся, помогут это понять ком­мунисты колхоза. Они помогут Кате.

Да, я хочу верить, что Иван вернется к замечательной Кате, к своим трем девчоночкам. Вернется настоящим гражданином…

О, как было бы ценно, если бы каждый человек, видя, что кто-то, идущий рядом с ним, поступает или хочет по­ступить не так, как подобает настоящему советскому гражданину, строителю коммунизма, смело восстал бы про­тив антиобщественных поступков! Если бы каждый был таким непримиримым, как Катя, разве не быстрее бы мы уничтожили стяжательство, рвачество, взяточничество, хищения, спекуляцию, прогулы?!

«Вы что же хотите, чтобы такие, как Иван, уходили, а такие, как Катя, страдали?» — возможно, скажет мне иной читатель.

Нет, я хочу, чтобы такие, как Иван, не плутовали, я хочу прежде всего, чтобы они победили в себе то дрян­ное и темное, что живет в ином человеке и мешает всему обществу строить новую жизнь.

1963 г.