Справедливый и искренний

Окончание очерка Н.Яновского-Максимова «Якушкин».

В 1864 году Якушкин отправился в очередную по­ездку по стране.

В Нижнем Новгороде в ресторане произошло столк­новение Якушкина с жандармским офицером Перфилье­вым. В результате — высылка Якушкина обратно в Петер­бург. Многим она показалась тогда непонятной. Но столкновение с Перфильевым было только поводом. Ис­тинная причина в другом. К тому времени Якушкин на­ходился уже под неослабным наблюдением со стороны Третьего отделения. К моменту приезда Якушкина в Нижний Новгород генерал-губернатор Огарев получил из Петербурга срочное сообщение: Якушкин едет на нижего­родскую ярмарку, если он что-нибудь сделает недозволен­ное, немедленно выслать в Петербург.

Недолго прожил на свободе Якушкин. Вскоре он был вызван в полицию, и ему предложили «выехать по мес­ту жительства». В 1865 году Якушкина по этапу отпра­вили в Орел.

Высылка Якушкина из Петербурга — начало конца его жизни.

Его приводят по этапу на родину, в Орел. Оттуда шлют дальше — в Астраханскую губернию, в Красный Яр — и дальше — в Енотаевск. Здоровье его подорвано, силы слабеют.

16 сентября 1868 года он взывает к Некрасову: «Вы­ручайте!.. Живу почти Христа ради…»

Якушкин не в силах вынести тяжелых условий жизни в Енотаевске и просит разрешения выехать в Самарскую губернию. Разрешают. Но с оговоркой — жить ему толь­ко в уездных городах, не в губернском, «каковым явля­ется город Самара».

…Осенью, в дождливые темные сумерки, постучался Якушкин к врачу Португалову, заведующему отделени­ем в Самарской городской больнице, известному тогда писателю-публицисту.

Якушкин похудел. Но ярче и горячей горели глаза. Больной, издерганный, он метался, не зная, что делать. Он измучен преследованием полиции. Ехать в одну из провинциальных трущоб, в глубь Самарской губернии, он не может — нет сил.

На следующий день Якушкину устроен прием у самар­ского губернатора Григория Аксакова, сына писателя. Долго сидел Якушкин у Григория Аксакова, долго вспо­минали умершего одиннадцать лет назад Сергея Тимо­феевича Аксакова, у которого Якушкин был в Абрамце­ве, под Москвой.

Якушкин, наконец, устроен в самарской больнице. Он временно остался в Самаре.

Вскоре Якушкин сблизился с местными литерато­рами.

Потекли задушевные беседы с новыми друзьями, за­звучала музыка на слова песен, собранных некогда Якушкиным. И снова его душу охватила неуемная лю­бовь к поэзии.

Так продолжалось до января 1871 года. 8 января он умер, заразившись тифом.

Перед смертью одинокий странник, лишенный «жиз­ненных благ», не имевший теплого угла, но охваченный всеобъемлющей любовью к народу, сказал:

— Припоминая все мое прошлое, я ни в чем не могу упрекнуть себя.

*

Так закончилась жизнь непонятого, неразгаданного человека. Ни Некрасов, ни Лесков, который учился вмес­те с Якушкиным в Орловской гимназии, до конца не зна­ли его.

Лесков в своих воспоминаниях о Якушкине недоуме­вает:

«Я решительно не могу понять, почему его убрали из Петербурга. Политика по-моему мало интересовала его. Смена. и назначение должностных лиц в России его не радовали и не печалили. Он махал рукой и говорил: «Все едино!»

Наряду с этим Лесков вспоминает свой разговор с Якушкиным о народе. Якушкин взволнованно говорил: — Хозяева заморить готовы рабочих и могут их за­морить, если те сами в свой разум не придут и не узнают, как они нужны.

Якушкин мечтал о «всеобщей артели рабочих».

— Что вы, дескать, не понимаете, что купец один, а вас во сколько! Вы купцу нужнее, чем он вам. Ему без вас ни чихнуть, ни головой мотнуть,— обращался Якуш­кин к рабочим.

Лесков не понял Якушкина или не хотел понять. Он рассказывает, как Якушкин временами жил у него на квартире в Петербурге:

«Случалось, что он приходил ко мне и укладывался спать, всегда неизменно на одном и том же месте, на подножном коврике у моей кровати.

— Что ты, братец, норовишь на «собачье место»? Лег бы на диван.

— Не могу. Испачкаю. Диваны у тебя плюшем кры­ты, Ида заругается. Мне жаль твою горничную, чистить ей придётся больно долго…»

Лесков не понимал Якушкина, не ценил в нем спра­ведливости, чистоты, искренности. Не понимал отчасти его и Некрасов. Видя тяжелую, неустроенную жизнь Якушкина, Некрасов снял для него квартиру с обедами. Но Якушкин не выносил одиночества и там не жил. Он ночевал у знакомых, в прихожих на голом полу и в дворницких.

Известен случай, когда Якушкин отказался от трех тысяч рублей гонорара за напечатанные очерки, объяс­няя, что ему не нужно так много денег.

Современники Якушкина не знали того, что знала царская охранка.

«Третье отделение канцелярии его величества» видело в нем опасного врага самодержавия. Кто мог знать тог­да, что в «ведомостях о лицах, состоящих под наблюде­нием полиции» в графе № 341 значится «губернский сек­ретарь П. И. Якушкин». Об этом стало известно лишь тогда, когда после революции были раскрыты архивы тайной полиции.

В Петербурге долго говорили о случае на Мытнинской площади во время «гражданской казни» Чернышев­ского.

…В последнюю минуту, когда к Чернышевскому уже приблизился палач, когда толпа оцепенела от ужаса, вдруг к ногам осужденного упал букет цветов. Это де­вушка, стоящая в первом ряду, бросила цветы. В тот же миг ее кто-то схватил за руку, потащил назад, закрыл ее собой, пытаясь оттеснить в толпу. Но поздно. Девушку схватили жандармы и уволокли.

Якушкину не удалось ее спасти на площади. Но он не остановился на этом.

Он собрал депутацию, которая направилась к генерал-губернатору Суворову с требованием освободить девуш­ку. Она была спасена.

Обо всем этом скоро узнали в Петербурге. Но вряд ли кто знал, что Якушкин был связан с Чернышевским. И лишь спустя много лет в архивах Петербургской тай­ной полиции был найден документ — донесение агента полиции от 23 декабря 1861 года, в котором было ска­зано:

«Поздно вечером пришли к Чернышевскому четверо мужчин, из коих один был в волчьей шубе, не покрытой сукном. Они занимались до утра». В другом донесении сказано, что этот «один» был в «красной рубахе, в высо­ких сапогах и плисовых шароварах» — обычный костюм Якушкина.

К тому времени относится и донесение агента тайной полиции, где говорится, что «Якушкин с неизвестным сту­дентом разъезжали по железной дороге и распространя­ли прокламации».

Сведения о Якушкине скудны, отрывисты. Они дале­ко не исчерпывают всего многообразия этого необычай­ного человека.

Жизнь его стоит, чтобы узнали ее, не забыли о ней.

Из книги Н.Яновского-Максимова «Сердцу дорогие приметы» (М., «Просвещение», 1972 г.)