Мы в ответе
Олег Комолов
Публикуем рассказ ветерана Великой Отечественной Войны, советского детского поэта, драматурга Геннадия Семёновича Мамлина.
Маленький немецкий город, куда мы вошли в начале сорок пятого года, навсегда запомнился мне. Нас было трое. Сержант Матусаев, медсестра и я. Мы заглянули в первый попавшийся дом — то ли из любопытства, то ли просто отдохнуть. Пол в спальне был завален бельем, вываленным из ящиков. Мы отдернули шторы и тогда заметили на кровати мертвого сухонького старичка. Еще лежали на улице трупы, и нам, каждый день терявшим своих товарищей, мертвый старичок в чужом городе вряд ли мог сказать о смерти больше того, что мы уже знали о ней. Но рядом с кроватью, забившись в кресло, сидел мальчик.
Это был первый живой немец, которого мы увидели в побежденном городе. И этому немцу едва ли исполнилось четыре года. Я не знаю, почему он остался в пустом доме один, не знаю, был ли он внуком мертвого старичка, но на всю жизнь я запомнил немигающий спокойный взгляд. В этом взгляде отразился предел отчаяния, пережитого страха и беспомощности одинокого четырехлетнего человека.
И мы трое смотрели на него, не произнося ни слова. Наверное, мы чувствовали, что его может напугать чужая речь. И тогда рядом с этим голубоглазым, причесанным на пробор маленьким мальчиком смерть, которая вместе с нами бродила вот уже четыре года и с которой мы почти научились смиряться, стала для нас тем, чем и должна она всегда быть для людей: самой чудовищной несправедливостью на земле.
Медсестра невольно сделала шаг к кровати и накрыла одеялом сухонький, затерявшийся среди подушек труп. Матусаев взял на руки мальчонку и перенес его на кухню. Мы смотрели, как он запивает водой черный солдатский хлеб. Разве знал он, в чем виноваты перед нами и перед ним его соотечественники? Разве знал он, что на свете есть миллионы таких же обездоленных, как он?
Мы с Матусаевым были почти одногодками. Мальчишками попали на фронт. Теперь мы становились взрослыми, потому что поняли: этот маленький мальчик, случайно встреченный нами на дорогах войны, нуждается в нас.
…Через полтора десятка лет я был приглашён на совещание передовиков производства в районном Доме культуры. Юные пионеры собирались выступить перед лучшими людьми района. Все присутствующие не один раз слышали такие приветствия, которые уже стали ритуалом больших собраний. И все же, когда под барабанную дробь в зал вступили пионеры, волнение пробежало по рядам, и каждый незаметно старался проглотить застрявший в горле комок.
Вошедшим мальчишкам и девчонкам было по тринадцать-четырнадцать лет — первая послевоенная поросль. Как должное принимали они новые школы, парки, квартиры.
Рядом со мной в проходе стоял вихрастый пионер со знаменем. Он все косил глазами по сторонам, проверяя, там ли остановился и правильно ли держит знамя. Изловчившись, он ткнул кулаком стоявшего впереди, потому что тот на целый шаг нарушал дистанцию в шеренге. Потом он посмотрел на пожилого рабочего, сидящего возле него, и на лице мальчишки отразилось удивление. Он не мог понять, по какой такой причине тот украдкой смахивает слезы.
А старый рабочий был счастлив счастьем этого вихрастого мальчишки, испытывая высшее удовлетворение человека, сумевшего дать радость другим… Три четверти жизни отдал он тому, чтобы светло и ясно жилось этим мальчишкам и девчонкам, которые еще даже не научились понимать, что такое настоящее счастье.
Пусть только в страшном сне доведется людям еще раз увидеть потерявшего мать ребенка на обочине смрадной военной дороги. Мы, взрослые люди всей земли, в ответе за это.