Авторитаризм в «нефтегосударстве»

С середины 2000-х годов на Западе активно обсуждается возвращение России на авторитарный путь развития и возобновление «Холодной войны» в первые два президентских срока В.Путина (2000-2008). Подобный поворот, как правило, рассматривается как результат личного влияния главы государства, особенно в связи с тем, что он является выходцем из среды КГБ. В действительности, формирование политической надстройки современного российского общества и его внешняя политика являются закономерным результатом утвердившегося социально-экономического строя.

Согласно теории «гегемонии» Антонио Грамши, в основе механизма буржуазной демократии лежит компромисс правящего класса с остальными классами и социальными слоями населения. Он включает соблюдение определённых социально-экономических прав трудящихся и мелкобуржуазных кругов, подкуп интеллигенции и т.д. В этом смысл т.н. «государства всеобщего благосостояния». Именно это позволяет представлять интересы правящей элиты как якобы «общенациональные». Предпосылкой подобного социального компромисса является формирование классового самосознания буржуазии, связанное, в частности, с ограничением интересов его отдельных представителей ради общеклассовых целей. Именно на этой почве возникает относительно независимое (от отдельных представителей имущего класса) буржуазно-демократическое государство.

Утвердившаяся в современной России модель капитализма исключает формирование подобных предпосылок буржуазной демократии. Начать надо с того, что наша частная собственность опирается на инфраструктуру контроля, т.е. на внеэкономическое принуждение или насилие. Таким образом, частная собственность, как она реально сложилась в России в результате разложения советского строя и под влиянием Запада, стала основным институтом, закрепляющим нарушение прав человека, прежде всего, прав трудящихся. Распределение национального дохода основывается на силе капитала в его грубой, физической форме. С подобным режимом никак не совместима демократия даже в ограниченном виде. Именно поэтому основы авторитарного строя в современной России были заложены вовсе не Путиным, а восходят к проведению радикальных рыночных реформ начала 1990-х годов. Как известно, осуществление приватизации встретило сопротивление со стороны общества, что и выразилось в противостоянии Верховного Совета РСФСР и президента Бориса Ельцина в 1993 г.

Октябрь этого года следует считать переломным моментом нашей постсоветской истории. Осуществлявшая рыночные реформы либеральная власть пошла на аниконституционный переворот, сопровождавшийся расстрелом первого в современной истории страны законно избранного парламента. Важно отметить, что в тексте президентского указа, объявлявшего Верховный Совет РСФСР распущенным, Ельцин объяснил необходимость этого шага тем, что парламент оказывает «прямое противодействие осуществлению социально-экономических реформ».

Парламентская оппозиция, преследуя собственные политические цели, безусловно, выражала протест широких слоёв нашего общества против варварских экономических реформ. Расстрел парламента устранил препятствия на пути формировавшегося класса крупных капиталистов и обеспечил адекватный для их экономической власти авторитарный политический строй. Именно квази-демократическая, а по сути неподконтрольная обществу власть и требуется для выстраивания внешних элементов инфраструктуры контроля. Только в тиши высоких кабинетов, вдали от народных глаз заключаются сделки олигархов с властью, решающие судьбы миллионов людей. Расстрел первого в недавней истории страны демократически избранного парламента — этот неприкрытый акт гражданской войны — был осуществлен при политической поддержке со стороны американской администрации.

Результаты этой «победы» были закреплены буржуазной властью в авторитарной конституции, урезавшей права парламента и непропорционально расширившей полномочия президента.

Таким образом, Путин лишь воспользовался механизмом авторитаризма, уже созданным его предшественниками при поддержке Запада. Важно подчеркнуть, что сам этот механизм отражает объективный характер социально-классовых отношений, сложившихся в стране. Более того, российский капитализм обладает чертами, исключающими его мирную эволюцию в буржуазно-демократическом направлении.

Современный российский крупный бизнес ориентирован на краткосрочный доход, а не на долгосрочный рост. Это препятствует осознанию российским имущим классом, взятым в целом, своих общих долгосрочных интересов, таких как модернизация экономики, социальная стабильность, достойное место на мировом рынке и т.д. Непрекращающиеся волны насильственного перераспределения собственности свидетельствуют о перманентной «войне всех против всех» в среде крупного бизнеса. По существу, крупные российские буржуа это механическая сумма разобщённых, враждебных друг другу группировок. Такое положение не позволяет сложиться классовому самосознанию российской буржуазии в сколько-нибудь развитой форме.

Это положение ярко отражается на состоянии общественных наук страны, переживающих глубочайший кризис и упадок, несмотря на наличие гораздо больших, чем в советское время т.н. «интеллектуальных свобод». Дело не только в широко известном факте недофинансирования науки и культуры. Конечно, это тоже играет свою пагубную роль в разрушении самой культурной среды, вне которой развитие общественной мысли невозможно, а интеллектуальные свободы превращаются из реальности в формальность. Но ещё более важно отсутствие социального заказа на правду об обществе, в котором мы живём. Это ярко видно на примере отечественной экономической науки.

Государственная цензура советских времён сменилась сегодня менее грубой, но более «эффективной» денежной цензурой. Через избирательное финансирование обеспечивается господство западного мэйнстрима (рыночного фундаментализма) в отечественной науке и образовании. Это срабатывает. Несмотря на своё банкротство, очевидное в связи с развертыванием мирового экономического кризиса и провалом рыночных реформ в России, западный мэйнстрим занял место новой официальной идеологии в нашей стране. Его основные постулаты отражают интересы правящей элиты центра мирового капитализма, в силу чего они не просто бесполезны, но и прямо вредны для анализа проблем периферийных экономик, к числу которых относится теперь и Россия. Тем не менее, большинство нашего профессионального со-общества с привычным конформизмом принимает мэйнстрим. В результате отечественная наука оказалась неспособна объяснить причины прогрессирующего распада нашей экономики, и даже вынуждена всячески замалчивать его подлинные масштабы. Несмотря на всё это правящие круги нашей страны в лице государственного руководства и верхушки бизнеса не проявляют никакого беспокойства по поводу состояния экономической науки, удовлетворяясь примитивной идеологической «жвачкой» в духе докладов ИНСОР. Это было бы необъяснимо, если бы правящий класс ставил задачу реальной долгосрочной модернизации экономики, достижения Россией достойного места в мире. Но это вполне понятно, если исходить из социально- экономической природы нашего общественного строя, как общества периферийного капитализма. Отсутствие потребности в собственной экономической мысли лишь ещё одно проявление отсутствия подлинного классового самосознания нашей буржуазии. Не стремясь вырвать страну из положения экономической и политической зависимости, наш правящий класс нуждается в западном мэйнстриме, затушёвывающем саму проблему периферийности. Едва ли в остальных общественных науках дело обстоит существенно лучше.

Раз нет общего интереса правящего класса, то не может быть и его компромисса с другими социальными слоями и группами. Социально-экономическая основа для «гегемонии» со стороны буржуазии отсутствует.

Нет и основы для образования относительно самостоятельного буржуазного государства. Принцип «равноудаленности власти от олигархов», провозглашённый В. Путиным в его первый президентский срок, остаётся лишь фразой — ряд его друзей вошёл в «золотую сотню» Форбс по России, когда он стал во главе государства. Внешние элементы инфраструктуры контроля — «крыши» со стороны чиновников и лоббистские структуры — означают, что крупные функционеры государства, фактически имеют двойную ответственность. Формально они должны подчиняться «вертикали власти», но фактически, они лояльны к группировкам крупных капиталистов, в которые входят. Внешние элементы инфраструктуры контроля имеют решающее значение для удержания власти над предприятиями, но стоят очень дорого. Это означает, что взятка (на которой и основаны взаимосвязи с государством) представляет собой часть инвестиций российского крупного бизнеса. Она по существу превратилась в элемент кругооборота капитала. Поэтому нельзя победить коррупцию в России борьбой с отдельными «оборотнями».

Таким образом, в современной России наблюдается атомизированный имущий класс и фрагментированное государство. Сложившись в 1990-е годы, подобное положение, вкупе с развалом экономики и падением уровня жизни людей, фактически вело к анархическому распаду самой социальной ткани российского общества. Это наглядно проявилось в т.н. «параде суверенитетов», прокатившемся по России в 1990-е годы, когда о своей самостоятельности от центра — полной или частичной — объявляли правящие элиты не только многих национальных, но и некоторых этнически русских регионов. Все это диктовалось, в основном, стремлением захватить безраздельный контроль над «своими» ресурсами, осуществить раздел или передел собственности, т.е. стремлением не упустить «свою» долю инсайдерской ренты. Именно этот стремительно нараставший вакуум власти и заполнил В. Путин, укрепляя режим своей личной власти.

Он провел административную реформу, укреплявшую контроль федеральных органов над исполнительной властью; отменил выборы глав регионов, заменив их назначением; повысил расходы на оборону, спецслужбы и милицию, которые были занижены при прежнем президенте; заставил бежать из страны или посадил в тюрьму несколько зарвавшихся олигархов, предъявивших непомерные притязания на власть. Наибольшие дебаты вызвали действия В. Путина по установлению государственного контроля над рядом ведущих СМИ. Это, конечно, не укрепило свободу слова в стране. Однако необходимо отметить, что В. Путин «отнял» эти СМИ не у народа, а вытеснил контроль над ними тех самых олигархов, которые оспаривали его власть. Что бы ни думали об этом на Западе, но большинство россиян считает, что из двух зол — контроля государства и контроля, по существу, организованных преступных сообществ — первое является меньшим. В условиях отсутствия предпосылок буржуазной демократии и сколько-нибудь значимых движений социального протеста авторитаризм В. Путина сумел заполнить вакуум власти и задержать анархический распад страны. Именно этим и объясняется феноменальная популярность этого политика на Родине. Но это достижение лишь относительное и временное.

Главное состоит в том, что реформы В. Путина не затронули основы общественного строя, сложившегося в стране. Американский эксперт по России Маршалл Голдман удачно назвал современную Россию «нефтегосударством». Действительно, относительная политическая и социальная стабилизация нашего общества в 2000-е годы покоится в основном на перераспределении доходов от нефти, цены на которую большую часть десятилетия держались на невиданной высоте. Именно это позволило увеличить расходы на оборону, содержание госаппарата, здравоохранение и образование. Дотации некоторым регионам, на расхищение которых Москва смотрит сквозь пальцы, позволили купить лояльность местных элит. Однако все эти меры не решают проблем страны, а лишь временно сглаживают их, поскольку не затрагивают основ нежизнеспособного общественного строя. Более того, частичная стабилизация политической и социальной сферы укрепляет существующий строй. Крупный бизнес продолжает беспрепятственно присваивать ренту, вывозя её львиную долю на Запад. В таких условиях широковещательные программы руководства страны типа «Россия 2020», обещания обеспечить модернизацию и инновации являются не более чем политической рекламой. Ведь ресурсы страны остаются в частных руках, а собственники ориентированы на краткосрочную ренту.

На сегодняшний день российский капитализм, не сталкиваясь с внутренним вызовом и защищенный авторитаризмом Путина, обладает относительно высокой степенью устойчивости. Это не означает, однако, что этот строй обладает той же государственной мощью и занимает то же место на мировой арене, что его советский предшественник.