А.С. Голубкина. Сгусток революционной энергии

Ко дню рождения (28.01.1864) советского скульптора, мастера портрета, участницы революционного движения в России Анны Семёновны Голубкиной.

Говорят, что художнику надо учиться всю жизнь. Это правда. Но учиться не пропорциям, конструкции и прочим вещам, которые относятся к искусству так же, как грамотность к писательству, а другому, настоящему искусству, где — уже не изучение, а понимание и открытия, большие или малые, воплощенные в образы или нет,— это все равно, но художники их знают и знают им цену…

Голубкина вернулась из заграничной поездки в канун грозных событий 1905 г. и с головой окунулась в революционное движение. Поначалу её бунт был во многом стихиен, он коренился в жажде справедливости, в жалости к измученному народу, ко всем угнетенным, а революции она страшилась, хотя понимала ее неизбежность: «…страшно, как много, много крови прольется».

Она была художником до мозга костей и во всех своих поступках руководствовалась чувством, интуицией, подсознательным нравственным велением. В дни декабрьского восстания в Москве Голубкина чуть не погибла. Когда нагайками разгоняли рабочих на Большой Серпуховке, она повисла на узде казацкой лошади с криком: «Убийцы!.. Вы не смеете избивать народ!»

Родные поторопились увезти Анну Семеновну в Зарайск. Восстание было подавлено, но когда у некоторых опустились руки, Анна Семеновна взялась за опасные и действенные формы антиправительственных выступлений, дом в Зарайске превращается в явку подпольщиков. Кончилось арестом и тюрьмой. Приступ болезни и бурные хлопоты старшей сестры Александры избавили ее от сурового наказания. Ее выпустили под надзор полиции.

Голубкина, подобно Блоку, остро чувствовала неотвратимость грядущих перемен. Владевшая художницей тревога сообщалась ее работам, тревога проглядывает и в вазе «Туман» с изнемогающим в реющих клубах девичьим лицом, и в фигурах для камина «Огонь», в «М. Ю. Лермонтове» со странной припухлостью век, будто несущих на себе тяжесть грозного провидения, в «Страннице» и в «Женской голове», словно выдирающейся из камня, в чудесной некрасивой «Девочке Маньке», доверчиво являющей миру ошеломленность детского беззащитного лица, в пробуждающейся пытливости «Рабочего», в затаенности «Лисички», но самый полный образ сдвинутого мира воплощен, конечно, в знаменитом «Идущем» — произведении редкой мощи и глубины.

Он вроде бы сам едва осознал, что идет, он пытливо вглядывается в даль, вытянув шею и чуть приподняв голову. Сейчас он приостановился на миг, упершись в землю всей плоскостью левой ступни, но правая уже приподымается для нового шага; у него широченные плечи, могучий торс и длинные мускулистые руки. Он засиделся, этот грозный человек, но сейчас пошел, и его не остановить, хоть идет он сам не зная куда.

Через девять лет Голубкина создала другую скульптуру — «Сидящий», перекликающуюся с первой. Человек не сидит, он скорее прислонился к какой-то глыбе или к огромному пню. В нем нет расслабленности отдыхающего, его ребрастое сильное тело исполнено напряжения, превосходящего поступательную энергию идущего собрата. И в отличие от него этот человек с хмурым, жестким взглядом точно знает, куда он пойдет. Он недвижен и спокоен великим спокойствием непреложного решения. До чего же остро высмотрела Голубкина в те годы этот сгусток революционной энергии.

Годы, последовавшие за революцией 1905—1907 гг., были самыми плодотворными в творческой жизни Анны Семеновны. Естественно перемежались произведения символического толка с психологическими портретами. Голубкина не принималась за работу, пока не обретала как бы второе зрение, позволявшее ей проникнуть «за глаза» модели. Случалось, после этого она отказывалась лепить человека, привлекавшего ее до получения «второго» зрения. Возникали весьма неприятные конфликты с заказчиками, но Голубкина не шла на сделку с совестью. Ее влекла глубина человека, хотелось вытащить наружу, сделать достоянием пластики внутреннюю суть, но казалось вовсе не привлекательным извлечь из-под спуда замаскированное убожество, нравственный изъян — подобные разоблачения были недостойны ее высокой и серьезной души.

И все же не только психологизм определяет ценность портретов Голубкиной, а то загадочное, не выражаемое словами, что лежит в искусстве портрета, когда он не более или менее удачнее фотографии, а являет собой тайновидение и бессознательное слияние художника с моделью. В державе истинного искусства портрет впитывает в себя черты самого творца и становится в известном смысле автопортретом.

Замечательно удавались Анне Семеновне образы простых, нередко безымянных людей, вроде «Ивана Непомнящего», «Женщины в чепце», просто «Человека», а также ее помощников — резчика по дереву Беднякова и мастера художественного литья Савинского.

Ее единственная при жизни персональная выставка, открывшаяся на исходе 1914 г. в Музее изящных искусств, имела огромный успех. И все полученные за выставку деньги, не оставив себе ни копейки, нищенски бедная Анна Семеновна пожертвовала в пользу раненых — шла первая мировая война.

Голубкина скончалась в Зарайске в 1927 г., не завершив работу над самым трепетным своим созданием «Березка» и над бюстом Льва Толстого. Через пять лет ее сестра Александра и племянницы передали в дар государству более 150 работ Анны Семеновны.