Социальные условия самоуправления

Идея самоуправления как торжества политической субъектности трудящихся лежит в самом центре коммунистической идеи. Она представляет собой ту самую, высшую форму демократии, способную обеспечить политический каркас справедливого общественного строя, основанного на принципах равенства возможностей, коллективизма и солидарности.

Зачатки народной демократии – советы – стали в нашей стране ответом на объективную потребность российского общества революционного периода в самостоятельном решении принципиальных вопросов своего бытия. Первый опыт советской власти оказался трагическим. Советы так и не смогли перерасти в реальную политическую силу, на что повлияли как объективные условия, так и субъективные факторы.

Сегодня этот вопрос всё чаще ставится на повестку дня. Для того, чтобы принципы самоуправления были претворены в реальную жизнь, должна существовать серия социальных условий. Большое исследование на эту тему принадлежит бельгийскому марксисту Эрнесту Манделу. В своей работе «Власть и деньги. Общая теория бюрократии», написанной в 1992 г., он отмечал, что крупные массы людей должны быть в состоянии и иметь желание принять на себя необходимые задачи по управлению «общими делами обществ».

Это, в свою очередь, требует в качестве своей главной предпосылки, — на что до настоящего времени обращалось слишком мало внимания, — резкого сокращения рабочего дня (или недели) за счёт использования успехов НТП и роста производительности труда. Имеется множество причин, почему это является одной из центральных проблем сегодня как на Западе, так и на Востоке, но нас здесь заботит прежде всего то, что в плане развития самоуправления не может быть достигнуто никакого качественного прогресса, если люди не будут располагать временем для управления делами на работе и по месту жительства.

Пока рядовой трудящийся тратит на работу, вместе с дорогой, по 10 часов, а женщину еще ждет второй рабочий день дома, у них не будет ни физического времени, ни психологической склонности тратить еще четыре часа дополнительно на посещение собраний или выполнение административной работы. Самоадминистрирование и самоуправление в этом случае в значительной степени остается формальным и фиктивным, вне зависимости каких-либо ’’злых намерений” политических партий, политических деятелей или окопавшихся закоренелых бюрократов. Система коммуны автоматически приведет к росту дополнительной бюрократии, как столь грустно показал югославский пример. Логически следует предположить, что свободная половина рабочего дня (4 часа), свободная половина рабочей недели (20 часов) представляют собой идеальное условие для массового самоуправления.

Другой ключевой предпосылкой является уничтожение секретности, которая, как и сильное центральное государство, порождает избыток бюрократов для ее сохранения, а также соответствующих ведомств для выявления и наказания ее реальных, потенциальных или воображаемых нарушителей. Без широчайшего доступа к информации невозможно никакое самоуправление, будь то в экономической жизни или в других областях человеческой деятельности. Это особенно относится к условиям крупных предприятий, где раздробленность труда — один из ключевых элементов отчуждения — не может быть преодолена иначе. Люди должны точно знать, что они производят, по какой причине и ради какой цели еще до того, как они должны будут принять решения относительно природы и размещения продуктов их труда. Компьютер и различные системы участия делают обеспечение такого универсального доступа к информации несравненно более легким, чем в прошлом.

Но и этого недостаточно. Люди должны быть в состоянии использовать имеющуюся информацию. Определенный уровень общей культуры и профессиональное мастерство, являющееся результатом высокого уровня образования, очевидно, незаменимы для обеспечения качественного расширения самоуправления. Можно возразить, что это требование чрезмерно для планеты, где лишь в третьем мире еще имеется четыреста миллионов неграмотных, а уровень грамотности падает даже в таких странах, как Великобритания и Соединенные Штаты. Несомненно, это явилось бы непреодолимым препятствием для немедленного введения всеобщего самоуправления. Но никакой серьезный социалист не выдвигает такого предложения; мы говорим о постепенном процессе, который охватит несколько поколений.

Абсолютно нет оснований предположить, что неграмотность не может быть покорена везде в мире в течение пятидесяти лет. В конце концов, даже такая относительно слаборазвитая страна, как Куба, практически добилась этого за период менее 30 лет. Абсурдно утверждение о якобы врожденной неспособности некоторых народов или ’’рас” добиться высоких уровней культурного и технического образования. Нужно всего лишь объявить главным приоритетом всеобщую грамотность и выделить для этого необходимые ресурсы. Однако, как осознавали Гегель и молодой Маркс, нельзя научить людей стать свободными и наслаждаться определенными свободами без того, чтобы они фактически не пользовались этими свободами. Люди должны также учить самих себя, учиться искусству и науке самоуправления, начиная эту практическую деятельность немедленно и в широком масштабе.

Избавит ли общество себя тем самым от ошибок и потерь? Разумеется, нет. Но какая система администрации застрахована от этого? Если подвести итог колоссальным потерям человечества вследствие нерационального капиталистического или бюрократического управления не только в виде экономических ресурсов, но и человеческих жизней, потерянных в результате войн и внутренних репрессий (буквально сотен миллионов всего за один этот век), — тогда вероятные расходы на переход к самоуправлению будут выглядеть ничтожными.

Другим возражением, с которым выступают благожелательные критики или менее благожелательные социал-демократы, является утверждение, что большинство людей попросту не готово тратить свое время на бесконечные собрания, необходимые для осуществления самоуправления. Такое примитивное представление — просто недоразумение.

Конечно, было бы абсурдом предположить, что каждый будет обсуждать и решать все. На самом деле идея прогрессивной передачи бюрократических функций массам граждан означает стремление к децентрализованному процессу принятия решения и управления. Только тогда сможет быть реально обеспечено участие любого гражданина (’’каждой кухарки”, по известному выражению Ленина) в государственном управлении. Очевидно, одни и те же люди не будут участвовать в управлении делами ферм, текстильных фабрик, электростанций, машиностроительных заводов, банков, больниц, школ и театров. Еще менее вероятно, что они должны будут бегать день ото дня с одного открытого собрания по месту своей работы на такое же открытое собрание, скажем, водителей автобусов, или на собрание, где решаются вопросы региональной или национальной политики в области энергетики, или на собрание, где обсуждаются проблемы борьбы с загрязнением Рейна, Ганга или Амазонки.

Самоуправление не означает исчезновения делегирования функций. Оно сочетает участие граждан в принятии решений с более строгим контролем делегатов со стороны их соответствующих избирателей.

Но не тот ли это случай, когда большинство граждан являются слишком равнодушными к социальным проблемам, слишком склонными скорее ’’проводить свои вечера у телевизора”, чем брать на себя эти новые задачи? По этому вопросу опять же имеется элемент недоразумения. Мы уже предложили формулу: четыре часа неадминистративной работы плюс четыре часа административной деятельности в день (или, если хотите, двадцать часов каждую неделю). Если самоуправление в этих временных рамках сохраняется, это не увеличит общую рабочую нагрузку. Это не уменьшит ни свободное время, ни время сна. Если в этом возражении и есть какое-либо рациональное зерно, оно состоит просто в утверждении, что сокращение рабочей недели является непременным предварительным условием возникновения расширенного самоуправления.

Действительная слабость таких контраргументов, однако, состоит в их противоречивой концепции человеческой природы, восходящей к старому спору между Джоном Лонном и Адамом Смитом, или даже между Гоббсом и идеями Аристотеля. С одной стороны, они утверждают, что людьми двигают частные эгоистические интересы. Но, с другой стороны, они предполагают, что люди остаются слепыми по отношению к частным интересам, пока они не опосредствуются ’’рыночными механизмами” и извечными ’’экономическими законами”. Предполагается, что каждый стремится ’’обогатиться” и имеет на это право. Однако, когда рабочие выступают за свои материальные интересы против интересов привилегированных классов или социальных слоев, их тут же обвиняют в том, что они ’’эгоистичны” и ’’завистливы”.

В действительности же homo oeconomicus в либеральной теории является не извечным человеческим типом, а историческим феноменом, специфичным для определенных общественных условий, в которых люди живут и вырабатывают соответствующее мировоззрение. Коль скоро мы имеем дело с человеческими существами, формирование которых было обусловлено веками, если не тысячелетиями товарного производства, институционализированой нехваткой прожиточных средств, действительной или навязанной, всеобщей борьбой за существование с ее конкуренцией и стремлением к накоплению индивидуального богатства, с институционализированной жадностью, частные эгоистические интересы не принимают столь угрожающих размеров в сознании большинства граждан, в том числе рабочих. И именно по той самой причине, что это находится в их ’’частных” интересах, большинство людей, вероятно, будут готовы принимать участие в той или иной форме самоуправленческой деятельности.

Если квартальное собрание жителей обсуждает вопрос об обеспечении должного обогрева блока или квартала, разве это не привлечет к участию в нем представителей соответствующих семейств? Разве им безразлично, как часто ходят автобусы в их районе или где размещены их остановки? Разве они жизненно не заинтересованы в определении рабочей нагрузки и темпов работы на их рабочих местах? Равнодушны ли они к ассортименту пищи в столовых на их предприятиях, учреждениях или в школах их детей? Пассивны ли они по отношению с таким ’’общим” вопросам, как загрязнение окружающей среды в их городе, соответствие между их денежным доходом и ценами на проживание, питание, проведение отпуска или общественный транспорт (коль скоро они пока еще не распределяются бесплатно)? И разве они не почувствуют необходимость действовать для защиты гарантий полной занятости, если таковые окажутся под угрозой?

’’Человеческая природа” в значительной степени является отражением человеческих потребностей, в том числе потребности в самореализации или, как выражается Амитаи Эцьони, в ’’самоосуществлении без подчинения, в равном положении, без каких-либо иерархических отношений”. В отличии от доводов столь многих критиков ’’марксова утопизма”, именно проект Маркса об отмирании государства соответствует этому фундаментальному аспекту человеческой природы. Большую часть времени своего присутствия на этой планете человечество жило без государств и без бюрократий.

Когда мы предполагаем, что большинство граждан воспользуется возможностью непосредственно включиться в процессы принятия решений, мы не ожидаем, что при этом люди будут руководствоваться моральной заповедью ’’любить своего ближнего”. Мы просто верим, что преследование своих личных интересов не является прерогативой лишь биржевых акул, экспертов по передаче недвижимости, промышленников, банкиров, мелких лавочников или профессиональных политиков.

Мы пойдем даже еще дальше. Люди действительно будут безразличны к такого рода собраниям, какие мы только что описали, если у них сложится впечатление, что они, в основном, представляют собой подлог, что действительные решения уже приняты кем-то другим. Поскольку люди, как правило обладают большими интеллектуальными способностями, чем их наделяют средние либералы-консерваторы (или, увы, социал-демократы), они очень быстро обнаруживают различие между собраниями, лишь формально утверждающими уже фактически принятые решения, и собраниями, где действительно в жарких спорах принимаются важные решения. Первый тип собраний порождает цинизм и апатию, равно как это делает невыполнение или коренные изменения характера предвыборных обещаний. Но второй тип способствует установлению эффективной демократии и участия, основанных на личном интересе, при этом общая социальная активность и мобилизация может постепенно возрасти параллельно успехам самоуправления