Возможно ли развитие России в условиях капитализма?

Спустя 25 лет после уничтожения СССР капиталистическая Россия по-прежнему оказывается неспособна даже восстановить уровень экономического и социального развития советской эпохи. Апелляция к показателю ВВП, формально достигшего дореформенного уровня, выглядит малоубедительной на фоне продолжающегося упадка обрабатывающей промышленности, господства продукции низкой степени передела в экспорте страны, беспрецедентного старения и износа основных фондов, колоссальной зависимости от импорта технологий, оборудования и машин, низкого уровня жизни населения.

Архаичный, моноотраслевой характер российской экономики критикует сегодня любой мало-мальски здравомыслящий человек, а на защите системы стоят лишь только представители правящего класса – бенефициары нашей отсталости. В связи с этим в общественной среде все большее распространение получает представление о возможности и желательности другого капитализма, ориентированного на национальные интересы страны.

Обсуждаются и главные черты искомого строя: применение элементов национального планирования, прекращение вывоза капитала за рубеж, направление прибылей из энергетического сектора экономики в обрабатывающую промышленность, укрепление обороноспособности страны, расширение социальных обязательств государства и повышение уровня жизни людей. Указываются и примеры стран, как считается, успешно применяющих подобную модель экономики: современные Китай, Индия и Бразилия, действительно сохранившие высокие темпы экономического роста даже в условиях недавнего глобального спада. Переход к этому, национально ориентированному капитализму обычно мыслится в рамках мирного, эволюционного развития, поскольку Россия «исчерпала свой лимит на революции». При этом одни надеются просто объяснить власти преимущества успешного национального развития перед национальной катастрофой, а другие — испытавшие разочарование в доброте намерений властей — стремятся вызвать массовое гражданское движение за упомянутые перемены в стране. Однако в условиях перехода мировой экономики от глобального спада к «Великой стагнации» неутешительные результаты российских реформ ставят вопрос о самой возможности эффективного национального развития в условиях современного капитализма.

Еще в 1960-е годы большое внимание международной научной общественности привлекла концепция «развития отсталости» американского экономиста А.Г. Франка. В его эпохальной работе устанавливается тот важнейший факт, что отсталость т.н. «развивающихся стран» является искусственным феноменом, т.е. носит не естественный, а рукотворный характер. Большинство стран Азии, Африки и Латинской Америки к моменту вторжения в их жизнь капитализма были развитыми для своего времени обществами, обладавшими диверсифицированными экономиками, и относительной социальной стабильностью. Попав в сферу колониальной эксплуатации, эти общества подвергались глубокой трансформации, которая затронула как их производительные силы, так и общественные отношения. Экономикам колоний навязывался монокультурный характер, т.е. многообразие их хозяйственной Деятельности сводилось к нескольким основным трудозатратным производствам, ориентированным на потребности метрополий. Одновременно трансформировалась и социальная структура этих стран. Крестьянство лишали доступа к земле и, навязав массовую бедность, под угрозой голода создавали армию дешевого труда для трудозатратных производств. Одновременно изменялся и правящий класс колонизированных стран. В его среде взращивалась компрадорская буржуазия, выступавшая в роли посредника в эксплуатации природных и трудовых ресурсов своих стран в интересах метрополий. (В связи с этим, Франк удачно назвал подобные правящие классы Латинской Америки «люмпен-буржуазией»).

Так, между 1500 г. и второй половиной XVIII в., т.е. в период созревания предпосылок индустриальной революции в Великобритании, в колониальную зависимость от европейцев попали сотни миллионов людей в Африке, Северной и Южной Америке, в Азии и на Ближнем Востоке. Основу международной торговли этого периода составили поставки сырья и сельскохозяйственных продуктов из колоний в метрополии. Экономики этих регионов прошли глубокую перестройку. В них было насаждено рабство для производства нескольких товаров таких как: золото и серебро, сахар, чай, рис, индиго и др. В XVIII в. сложился знаменитый треугольник английской внешней торговли. Купцы этой страны приобретали рабов в Западной Африке, продавали плантаторам в Новом Свете, Вест Индии, Южной Америке. На вырученные средства закупали дешевые колониальные продукты для английского рынка. Наряду с колониальной торговлей, рабство сыграло важную роль в накоплении капитала, финансировавшего индустриализацию конца XVIII — начала XIX вв. Так Западная Африка превратилась в экспортную экономику, главной статьей вывоза которой стали люди. За период с 1500 г. по 1750 г. этот регион потерял около 100 млн. чел В это число входят погибшие в войнах за массовый захват людей, умершие при транспортировке в Новый Свет и обращенные там в рабство.

При этом до начала XIX в. такие крупные страны Азии как Индия и Китай оставались вне сферы колониального закабаления, т.к. имели армии, сопоставимые по силе с европейскими. Однако, с началом промышленной революции в Европе военные возможности колонизаторов резко возросли. Индия стала колонией Великобритании, а Китай подвергся разделу на части соперничавшими державами.

Индия XIX в. демонстрирует классический образец колониального развития. Два принципиальных инструмента, обеспечивших власть заокеанской метрополии над экономикой страны, это строительство инфраструктуры и внешний долг. В течение XIX в. за счет заемного английского капитала в стране были построены современные по тем временам морские порты и сеть железных дорог. Они обеспечили вывоз дешевых сырьевых товаров из страны и поставку на местный рынок дорогой промышленной продукции метрополии. У Англии возник систематический дефицит торгового баланса с Индией. Однако, заработанную валюту колония была вынуждена переводить в метрополию в счет уплаты внешнего долга. В результате роста производства на экспорт юг страны был полностью трансформирован в плантационную систему, подобную насажденной Испанией и Португалией в Латинской Америке. Индия стала поставлять в метрополию хлопок-сырец, чай, рис, пшеницу и некоторые другие товары. Местные феодалы превратились в экспорт-ориентированных плантаторов.

Однако результаты этого развития для населения страны оказались просто катастрофическими. В Индии произошел скачок голода, от которого в 1800-1850 гг. умерло 1,4 млн. чел., а в 1875—1900 гг. уже 15 млн. чел. Эта трагедия совершенно необъяснима с позиций либерального мировоззрения. В самом деле, страна преобразовалась на рыночно-капиталистической основе, получила современную по тем временам инфраструктуру и глубоко интегрировалась в мировую экономику. Казалось бы, это пример прогрессивного развития, обеспеченного капитализмом. Однако следует помнить о перераспределении стоимости по силе капитала в буржуазном обществе. Значительная часть ресурсов, которые ранее были заняты в производстве продовольствия для собственного населения, оказались теперь переориентированы на производство экспортной продукции. Если бы внешняя торговля осуществлялась на взаимовыгодной основе, то Индия располагала бы теперь валютными доходами, позволявшими ей приобрести недостающие продукты питания в соседних странах. Однако через занижение цен на ее продукцию и механизм внешнего долга Индия была вынуждена безвозмездно передавать метрополии значительную часть своего фонда труда. Именно поэтому она не могла более ни произвести продукты питания в должном количестве, ни приобрести их. Это и привело к усилению массового голода. Он является только частью той огромной человеческой цены, которая уплачена за подъем английского капитализма. Таким образом, трагедия Индии является эмпирическим подтверждением глубокой научной достоверности теории превращения трудовой стоимости в цену производства. Не менее значима с этой точки зрения история Нового Света.

Здесь наблюдался следующий парадокс. Будучи наделен плодородными почвами, теплым климатом и значительными запасами полезных ископаемых, юг Северной Америки с точки зрения природно-климатических условий обладал гораздо большим потенциалом для экономического роста, чем Северо-Восток. Однако вплоть до второй половины XX в. юг США оставался отсталым регионом, зависимым от севера страны, где происходило интенсивное накопление капитала и промышленное развитие. Этот пара- доке, также как и горькая судьба Индии, объясняется с позиций трудовой теории стоимости. Именно из-за своих благоприятных природных условий южные штаты были включены в систему колониальной эксплуатации. Все земли здесь были захвачены плантаторами для производства хлопка на экспорт в Великобританию. Поскольку здесь наблюдался дефицит свободной рабочей силы, то была сделана ставка на крайнюю форму принудительного труда — рабство. Однако поскольку колониальная продукция поставляется в метрополии по ценам ниже трудовой стоимости, то накопление капитала для индустриализации на юге было подорвано изначально. (Это не мешало, впрочем, плантаторам накапливать личное богатство и наслаждаться уровнем жизни, не уступавшим роскоши их заокеанских партнеров). С другой стороны, северо-восточные штаты с центром в Нью-Йорке, не располагая соответствующими природными преимуществами, обладали гораздо более значимыми социальными позициями.

Дело в том, что эти штаты, особенно после обретения независимости от Великобритании, стали посредником в эксплуатации людских и природных ресурсов Нового Света в интересах европейских метрополий^. В реальности, этот регион с центром в Нью-Йорке, сам стал местной метрополией, через которую происходила вся торговля юга с Европой, поставка сюда рабов, промышленной продукции, продуктов питания и т.д. Стремительно богатевший Север быстро опередил Юг в промышленном развитии. Поскольку земли северо-востока не годились для производства экспортной продукции, то они в значительной мере оставались свободны. Именно поэтому рабочие северных предприятий могли бросить работу и заняться фермерством. В силу этого собственники предприятий были вынуждены платить высокую заработную плату, что побуждало внедрять передовые, трудосберегающие технологии. Таким образом, основой промышленного развития севера США стало получение части фонда трудовой стоимости, безвозмездно передававшегося югом страны и другими регионами Северной и Южной Америки европейским метрополиям.

Принципиально по тому же пути зависимого развития, по которому шли в XIX в. Индия, классическая колониальная страна Азии, и Египет, классическая колониальная страна Ближнего Востока, пошла и Россия после крестьянской реформы 1861 г. Суть царской стратегии индустриализации хорошо выразил российский министр финансов Вышнеградский, провозгласивший: «Недоедим, но вывезем!» Недоедало, разумеется, крестьянство. Основная ставка делалась на привлечение иностранного капитала при сохранении архаичных форм помещичьего землевладении и самодержавия. С этой целью крестьянство принуждалось продавать хлеб по низким ценам. На доходы от продажи хлеба по бросовым ценам на европейском рынке (на котором приходилось конкурировать с дешевым американским и аргентинским зерном), царское правительство закупало золото и серебро, обеспечивая знаменитый золотой рубль Витте. Иностранный капитал, создававший предприятия в России, вывозил прибыли в золотых рублях. К этому надо прибавить огромные государственные внешние займы правительства под грабительские проценты. Строительство железных дорог, развитие добычи угля и руды, металлургия, лесная промышленность и отдельные предприятия машиностроения развивались с опорой на иностранный капитал за счет систематического ограбления крестьянства. В результате, с одной стороны, происходило сказочное обогащение иностранного капитала и его российских приспешников, а с другой — стремительное разорение российского крестьянства и обнищание рабочих.

Трансформация коснулась и российского правящего класса. Крупный петербургский промышленно-банковский капитал рос на посредничестве в эксплуатации своей страны, зависел от самодержавия и никак не мог выполнить ту роль лидера модернизации, «которую возлагали на него правые меньшевики. Справедливости ради отметим, что в России этого периода был и национально ориентированный капитал. Он был представлен, прежде всего, московскими купцами и промышленниками, а также земскими элементами в других регионах страны. Однако он оставался зависимым от тарифной политики самодержавия, косным и реакционным, так и не сумел стать значимой национальной силой, оказать самостоятельное влияние на развитие страны.

Естественно, что отставание России от ее западных соперников на этом пути не только не удавалось преодолеть, но наоборот, оно увеличивалось! Подушевой национальный доход, исчисленный в постоянных ценах, в 1861 г. был выше, чем в России, в Великобритании в 4.5, в США в 6.3, в Германии в 2.5, во Франции в 2.1 раза; в 1913 г. эта разница достигла 4.9, 8.7, 3.1 и 2.5 раз соответственно. Несмотря на то, что Россия обладала наибольшим населением, территорией и запасами полезных ископаемых в этой группе стран, ее доля в их совокупном промышленном производстве составляла лишь 4,2% в начале XX в. При такой отсталости русской промышленности ничего удивительного, что Россия потерпела сокрушительное поражение в Первой мировой войне. Эти факты имеют только одно логически приемлемое объяснение — также как и большинство стран Азии, Африки и Латинской Америки, Россия пошла по пути зависимого капитализма, на котором самостоятельное развитие принципиально исключено. Народники были первыми, кто почувствовал это и попытался теоретически осмыслить, хотя полноценное объяснение данного феномена возможно только с марксистских позиций.

Следует признать, что одной из почти неизвестных российской общественности страниц мировой истории является та дорогая цена, которой обошелся человечеству экономический подъем капитализма. Между тем, как отмечает индийский историк: «Преимущества, которые пожинали европейские правящие классы и их коллеги из других частей света в торговле, территориальной экспансии и накоплении, были достигнуты за счет страданий миллионов людей в Европе, двух Америках, Африке и Азии. Эти страдания были навязаны людям в ходе мобилизации обездоленного и очень часто принудительного и несвободного труда для накопления капитала, и шли рука об руку с пролетаризацией европейского труда во имя той же цели».

Таким образом, история мирового капитализма свидетельствует, что исходное условие развития — наличие отсталости — силой навязывается странам, попавшим в зависимое положение. Механизм насаждения отсталости состоит в трансформации производительных сил — через внедрение трудозатратных технологий — и производственных отношений — через обнищание населения и воспитание компрадорского правящего класса, выступающего как посредник в эксплуатации трудящихся своей страны в интересах иностранного капитала. Результатом этой стратегии является концентрация в т.н. развитых странах производств с высокой добавленной стоимостью, обеспечиваемых дешевыми поставками трудоемких товаров с периферии. Именно трудовая теория стоимости вскрывает сущность этого процесса — безвозмездную передачу значительной доли фонда труда зависимых обществ центру мирового капитализма.