«Багряное крыло революционной солидарности»

В день 96-й годовщины Великой Октябрьской Социалистической Революции публикуем отрывок из воспоминаний советского поэта Михаила Дудина (1916—1993), Героя Социалистического Труда (1976), лауреата Государственной премии СССР (1981).

В горниле самой революции рождались её вечные символы, рождались, становились оружием бесчисленной армии борцов за самый справедливый мир в человеческих отношениях. Слова «Мы наш, мы новый мир построим» — перестали быть просто словами, и превратились в организующую  клятву верности и единства.

Ведь если я гореть не буду,
Если ты гореть не будешь,
Если мы гореть не будем,
Так кто же здесь рассеет тьму?

Напомню Назыма Хикмета. Он был коммунистом. Гармония революции была гармонией поэзии.

Революция и поэзия. Это сестры. Их родство заставило Эжена Потье написать «Интернационал». Их родство заставило Глеба Кржижановского написать русскую «Варшавянку». Их родство привело Александра Блока к красногвардейскому костру и продиктовало ему:

Революционный держите шаг!
Неугомонный не дремлет враг!

Они слова стали паролем для всех классовых революций…

И дальше, до самого конца, все такой же высокий строй взволнованной поэтической мудрости Климента Тимирязева: «Перед человечеством стоит все тот же выбор: свободные народы или послушные бичу стада.

Развернет ли человечество свое славное красное знамя, или исступленным и трусливым врагам «красной тряпки» удастся еще раз волочить его в лужах пролитой ими крови?..»

Красное знамя! Мы, мое поколение сверстников революции, принимали под этим знаменем пионерскую клятву. Мы ходили под этим знаменем через лобовой огонь пулеметов в атаку. Мы спасали его по казематам и лагерям смерти. Мы водрузили это знамя на рейхстаге. Мы победили с этим знаменем величайшее зло двадцатого века — фашизм!

Однажды был у меня в гостях колумбийский поэт Хорхе Саламеа. Хорхе был другом Лорки, он хранил сорок писем от великого испанского поэта. И на одной из книг Лорки, изданной на русском языке, написал мне: «Моя поэзия — поэзия открытых вен». И пояснил: «Это так Лорка определял свою поэзию, так писал мне». В Колумбии студенты распространяли стихи Хорхе листовками. Одну такую листовку он оставил мне на память. Я перевел ее, стихотворение называется «Жалоба». Приведу лишь первые строфы и последние.

Лепешки из маиса мне только саднят рот.
Монет холодный никель — как языки огня.
И новая рубашка мне больно кожу жжет.
Я — черный мальчик, мама, И все — не для меня…

Нет, ты из крови сделан, она красна, сынок.
Из черной крови, мама, ночь у меня внутри.
…Мать рвет зубами руку. И брызжет красный сок.
Из черной?.. Нет, из красной… Смотри сюда, смотри!

Смысл этого стихотворения дает мне право считать, что в далекой Колумбии у меня был брат по песне, что символика его пристрастий почти такая же, как и моя, а все, что накопило в своей нелегкой борьбе человечество, освящено нашей кровью, ее красным цветом.

Я вспоминаю, как в могучее половодье вылился Марш мира-82. Вместе с его участниками в разных городах Европы пришли на митинги все люди доброй воли. Участники марша приехали и к нам, в Ленинград, пришли в Петродворец. Сегодняшнее чудо восстановленного Петродворца — это труд и боль моего народа. Фашизм не смог навсегда уничтожить прекрасное. Оно снова блистает красками. Но память наша жива, потому мы в рядах борцов за мир.

И в парке Петродворца на митинге «Защитим цивилизацию» плечом к плечу с нами стояли датчане, норвежцы, шведы, финны… Глядя на их лица, я вспоминал тех, кто братался под жарким небом Испании 1936-го, кто плыл навстречу друг Другу в студеных весенних водах Эльбы 1945-го…

Когда у человека появилась возможность увидеть свою планету из космоса, он поразился более всего тому, как она мала, наша Земля! А я увидел почти всю ее не из космоса. Когда идешь по земле — она неизмеримо больше и красивей разнообразной красотой человеческих судеб. Я узнал, запомнил и навсегда полюбил лица друзей, освещенные багряным крылом революционной солидарности.