Нанинья и Джени

Рассказ Катарины Сусанны Причард, австралийской писательницы-коммунистки (1949 г.)

В поселке, выросшем вокруг приисков, скоро набралось сотни три золотоискателей. Многие отстроили себе дома, перевезли семьи. В летнюю засуху туземцам приходилось брать в поселке воду и еду.

Пока было много золота — их никто не гнал. За харч они делали всякую поденную работу. Но когда три прииска закрылись, жителям поселка и самим приходилось с трудом раздобывать себе пропитание.

Но Мэри никак не могла отказывать женщинам и детям и вечно совала им остатки хлеба и мяса. Тогда-то и появились две старухи и, задрав грязные лохмотья, выставили напоказ тощие ноги и ввалившиеся животы, глядя с такой мольбой голодными глазами на Мэри, что она в отчаянии подумала: «Нет, лучше самой поголодать, чем прогнать их без куска хлеба». Это и были Нанинья и Джени.

Пошли дожди, воды стало больше, больше дичи — туземцы уже могли кормиться сами. Но Нанинья и Джени аккуратно, каждую неделю, приходили к Мэри. Как-то она им даже обрадовалась: ребята болели, да и сама она прихворнула — не постирают ли старухи белье? Джени пришла в неописуемое волнение. Она с таким азартом терла и колотила грязное белье, что Мэри стала отдавать ей стирку каждую неделю. За это Джени получала два шиллинга и хлеба с мясом в придачу, и обе старухи уходили, задыхаясь от счастья.

Мэри очень к ним привыкла, ее забавляла и трогала их привязанность друг к другу. Хотя слепая Нанинья только и знала, что сидеть у поленницы, что-то напевая себе под нос, она явно руководила всей работой Джени, все время окликала ее, давала какие-то советы, а та смеялась и трещала без умолку, рассказывая слепой, как пышно взбилась мыльная пена, и подробно описывая каждую вещь, которую она вывешивала на веревку…

Снова наступило лето, с засухой, пыльными буранами, и снова туземцы сошли с гор в долину. Они обшаривали все помойки и мусорные кучи. Собаки динго тоже голодали. Они рыскали по ночам вокруг лагеря с унылым жутким воем…

Вместо Наниньи и Джени к Мэри явилась хмурая молодая туземка с ребенком на руках и сказала, что она может постирать. Мэри спросила, куда девались Нанинья и Джени? Но женщина, нас упившись, опустила голову. Мэри знала, что старухи живы. Она видела, как они ковыляли по задворкам: Нанинья еле волочила ноги, Джени ее поддерживала.

А вот сейчас Мэри с удивлением смотрела, как они обе медленно бредут в темноту, в дюны, уходя туда, где нет надежды раздобыть воду и пищу.

— Куда ушли Нанинья и Джени? — спросила Мэри молодую туземку с ребенком, когда она пришла на следующий день.

— Нанинья — он больной, он скоро-скоро кончай,— пробормотала женщина, и лицо ее потемнело и нахмурилось.

— Конечно, они старые! — вскипела Мэри. — Вот вы их и прогнали — пусть подыхают с голоду.

— Его нет прогоняй! — бросила женщина.

«Значит, старухи ушли по собственной воле, — подумала Мэри, — не захотели вырывать кусок изо рта у других». Ей стало жутко. Она представила себе, как две старухи идут навстречу голодной смерти. Идут только для того, чтобы сберечь своему племени хоть немного еды…

— И все из-за нас! — Мэри не могла отделаться от чувства стыда и вины за то, что произошло с Наниньей и Джени. — Мы им жизнь испортили, этим туземцам: и золотоискатели и другие белые. Раньше они хорошо жили, а мы пришли, отняли у них колодцы, распугали всю дичь. Вот теперь они и мрут с голоду, разве они могут жить на ту милостыню, что мы им подаем?

В сумерки, на шестой день после того вечера, когда Мэри в последний раз видела Нанинью и Джени, сержант Гиллиген со своим проводником подъехал к поселку.

— Ну, хозяюшка, — сказал он с ухмылкой, — нашли мы ваших старушенций, да только динго добрались до них раньше нас!