Загадочный Якушкин

Предлагаем вниманию наших читателей первую часть увлекательного, живого очерка Н.Яновского-Максимова о русском человеке, которого не смогли разгадать, до конца понять ни его современники, ни близкие потомки.

В Санкт-Петербурге в императорском Мариинском театре произошел скандал. В один из осенних дней 1864 года на сцене театра шла опера Глинки «Жизнь за царя». Неожиданно в первом ряду партера появился человек в красной рубахе, пли­совых шароварах и стоптанных сапогах с отворотами. У него густая борода, длинные волосы. Сквозь очки в стальной оправе видны черные глаза, лучистые, взыску­ющие.

Появление человека в таком костюме вызвало смяте­ние. Изо всех лож были направлены на него лорнеты. Его разглядывали со всех сторон. Послышался гневный шепот.

В антракте человек поднялся и, став спиной к ор­кестру, непринужденно разглядывал зал. Тогда к нему подошел находящийся вблизи генерал и, слегка кивнув головой, сказал:

— Вам, милостивый государь, неудобно здесь стоять.

— Почему?

— Все смотрят на вас…

— И пусть их смотрят. Мне, напротив, очень удоб­но,— спокойно ответил человек.

— Здесь вам не место.

— Не понимаю.

— Вы своим видом, так сказать, костюмом и всем прочим обращаете на себя всеобщее внимание, а это некстати…

— Вольно им ротозейничать! Я никого не прошу смотреть на меня. К тому — опера русская, а я, извольте знать, тоже русский и одет по-русски.

Генерал побагровел. Но, сдержавшись, решительно сказал:

— Удалитесь, милостивый государь, лучше наверх!

— Зачем? Отсюда лучше видно.

— Прошу не вступать в пререкания!

— Я заплатил три целковых и терять их даром не хочу,— ответил человек и, улыбнувшись, сказал:— И вам, кстати, ваше превосходительство, больше к лицу подо­шел бы русский кафтан, нежели мундир… Не сменить бы вам?..

Дерзость возмутила генерала, и он решительнее зая­вил:

— Извольте не нарушать установленных порядков. Вам надлежит немедленно удалиться… Немедленно!

Скандал разгорался. Но тут подошел знакомый и, взяв под руку бородатого человека, увлек его в буфет, шепнув, что генерал этот — петербургский генерал-гу­бернатор.

Об этом происшествии долго говорили в Петербурге. Поступок странного человека яростно осуждали в ари­стократических кругах. О нем восторженно говорили в студенческих столовых, среди демократической интелли­генции столицы. Но всех одинаково волновал вопрос:

Кто он, этот странный человек?

Кто он, один вид которого вызывает тревогу у «чис­той публики» и «властей

предержащих» — полиции, жан­дармерии? Одно появление его — это протест, вызов, де­монстрация. В нем дух свободы.

Известно, что человек этот мало бывал в столице. Его тянула к себе деревня, народ. Там он свой.

Не о нем ли писал Некрасов в поэме «Кому на Руси жить хорошо»?

На ярмарке, пропив последние гроши, старик Вавилушка убивается:

И старому и малому

Подарков насулил,

А пропился до грошика:

Как я глаза бесстыжие

Домашним покажу?..

Горе Вавилушки безысходное.

Народ собрался, слушает,

Не смеючись, жалеючи;

Случись, работой, хлебушком

Ему бы помогли,

А вынуть два двугривенных,

Так сам ни с чем останешься.

И вдруг…

Вдруг появляется некий человек, подходит к Вавиле, покупает ботинки для его внучки и отдает их старику. Откуда взялся человек?

Некрасов отвечает скороговоркой. И рассказ о нем берет даже в скобки:

Да был тут человек,

Павлуша Веретенников.

(Какого роду — звания,

Не знали мужики,

Однако звали «барином».

Горазд он был балясничать,

Носил рубаху красную,

Поддевочку суконную,

Смазные сапоги;

Пел складно песни русские

И слушать их любил.

Его видали многие

На постоялых двориках,

В харчевнях, в кабаках.)

Так он Вавилу выручил —

Купил ему ботиночки.

Вавило их схватил

И был таков! —

На радости Спасибо даже барину

Забыл сказать старик,

Зато крестьяне прочие

Так были разутешены,

Так рады, словно каждого

Он подарил рублем.

Странным человеком показался людям этот Павлуша Веретенников. Но более странна его судьба.

Павлуша Веретенников — имя вымышленное. В жиз­ни он был другой — Павел Иванович Якушкин. Тот са­мый, который вызывал ярость сановного Петербурга и пристальное внимание передовой интеллигенции. Тот, кто под видом странника появлялся на ярмарках, в деревнях и селах.

Павел Якушкин — двоюродный брат декабриста Ива­на Якушкина, который в свое время вызвался в тайном обществе убить царя, но был схвачен, осужден на смерт­ную казнь «путем,— как было сказано в приговоре,— отсечения головы», а потом вместо казни был закован в кандалы и отправлен на каторгу.

Декабрист Иван Якушкин пробыл на каторге двад­цать лет.

Образ его неотступно сопровождал брата — Павла Якушкина в течение всей жизни.

*

Павел Иванович Якушкин — народный поэт, этно­граф, сотрудник журнала «Современник», друг Некра­сова.

Под видом странника, чаще всего коробейника, ходил он по деревням, бывал на ярмарках, ночевал на постоя­лых дворах. Якушкин собирал старинные русские песни, былины, сказания по «черным избам», где, как сам писал, «беззаботно и откровенно умеют высказывать в песенном складе свое затаенное горе и заветные мечты».

Павла Ивановича Якушкина, поразившего Некрасова своей необычайной жизнью, и описал поэт, назвав Павлушей Веретенниковым.

Разгадал ли до конца Некрасов бородатого человека с беспокойными взыскующими глазами?

Нет. Ни современники Якушкина, ни близкие потомки до конца его не узнали.

Кто же он?

Калика перехожий, неутомимый странник? Чего он ходил по Руси? Что искал?

На это Якушкин сам ответил:

«Никто столько не видывал видов, сколько наш брат — странник: чего только не увидишь, не услышишь? И все впечатления новы, встречи неожиданны. Оттого-то на Руси так много путешественников, или, как их народ называет, странников».

Душа Якушкина в народе, в его песнях, сказаниях, былинах. Ему люб простой человек, русский крестьянин, а больше всего дорога свобода. Он бросил вызов под­лой жизни светского общества. Ветер свободы поднял Якушкина с насиженного места и понес по нехоженым тропам.

*

Павел Иванович Якушкин родился в 1820 году. Отец, помещик, владел родовым имением в Орловской губер­нии, служил в гвардии. Мать — крепостная девушка. Род Якушкиных старинный, дворянский.

Получив воспитание, положенное сыну дворянина, Якушкин окончил Орловскую гимназию, поступил в 1840 году в Московский университет на математический фа­культет. Но, увлекшись народной поэзией, ушел с четвертого курса. Служил. Он — губернский секретарь. Своя дворянская усадьба. Впереди карьера, сытая жизнь. Но Якушкин бросает все: отказывается от родового имения, уходит со службы, рвет путы, связывающие его с преж­ней жизнью, и идет в народ, становится странником. Об­раз брата, декабриста Ивана Якушкина, ведет его к сво­боде, к народу.

Якушкин решает направиться в российское захо­лустье, походить по деревням, записать народные песни и сказания. Но как это сделать? Денег нет.

Узнав, что известный в то время этнограф Петр Ки­реевский ищет старинные песни, Якушкин просит това­рища:

— Сходи, милый, к Киреевскому и снеси ему вот эту песню. Я ее записал, когда был еще студентом. Для важ­ности, чтобы поднять мой престиж, достань и надень ла­кейский костюм, ливрею что ли. И скажи, что ты, мол, от господина Якушкина…

— Для тебя готов,— ответил друг.

Сказано — сделано. Киреевский охотно взял песню и заплатил 15 рублей серебром. На эти деньги Якушкин покупает лубочный короб, наполняет его «красным това­ром» офени «для утех девичьих сердец», берет в руки ар­шин и ходит по деревням.

— Я без лукошка с товаром не показываюсь в дерев­не,— говорил Якушкин.— Без дела какой может быть разговор? Мужики засмеют, скажут — блаженный ка­кой-то ходит да песни записывает. С таким человеком мужики по-серьезному и разговаривать не станут. А мне нужно с мужиком по душам поговорить…

И вот ходит он по российскому бездорожью, в непо­году, в ночи. Просит ночлега у сердобольных хозяек. Тер­пит нужду, голод. Но упивается свободой. Ходит весело, легко, мурлыча любимое:

«Мы и петь будем, и играть будем, А смерть придет, помирать будем!»

Бывало, Якушкин отправлялся в путь совсем налег­ке, даже без лукошка с красным товаром.

Встретив как-то Якушкина на дороге, столичный зна­комый спросил его:

— А вещи ваши где? Уж больно налегке! Якушкин ответил:

— У меня, милый человек, вещей немного. Всего только одна записная книжка. Я веду жизнь кочующую и лишнего скарба с собой не таскаю. Когда белье зано­сится, я покупаю новую смену, а старую бросаю в печку или канаву. Это по-департаментски называется «сокра­щением переписки».

(Продолжение следует)