«Это жизнь». Горе

Продолжаем публикацию рассказов из книги художественных очерков «Это – жизнь» корреспондента «Правды»  Елены Каноненко. 1964 год.

Идет первый снег, чистый, веселый, добрый, пахну­щий яблоками и детством.

Сашка смотрит в окно.

— Мама,— говорит он робко,— я пойду…

Мать стоит на коленках в кресле, словно девочка. Она тоже смотрит в окно. Щеки ее порозовели. Она знает, куда идет Сашка. Она подает ему теплый шарф в клет­ку, его когда-то носил отец. Хорошо, что она не говорит: «Смотри, веди себя там спокойно». Если бы она это ска­зала, он бы нахмурился и снова весь воскресный день молча просидел бы над книгой.

Воскресные прогулки теперь не приносят ему отрады.

С тех пор, как отец ушел из семьи, ему стало тяжело. Куда ни взглянешь, семьи, семьи, семьи. Отец, мать, ре­бенок в коляске… Отец, мать и двое детей… Отец и сын — оба с коньками, должно быть, идут на каток… Раньше он никогда этого не замечал. Теперь он смотрит на них с завистью.

Только полгода назад он каждое воскресенье с отцом, матерью и сестренкой Таней ходил то в цирк, то в зоо­парк, то на стадион. Или вдвоем с отцом… Особенно он любил ходить вдвоем с отцом.

—   Женщины,—шутливо говорил отец, обращаясь к маме и маленькой Танюшке,— мы пойдем побродить и завернем в парикмахерскую.

—   Мы пойдем побродн1ъ и завернем в парикмахер­скую! — гордо повторял Сашка.

Хорошо было бродить с отцом, как мужчина с муж­чиной, по веселым воскресным улицам. Они говорили обо. всем на свете: об автомобильных марках, о футболе, о кинокартинах и книгах, и главное, о Сашкином буду­щем… В парикмахерской они сидели в соседних креслах, переглядываясь и перекликаясь.

—   А не побриться ли и тебе, Сашок? — шутил отец.

—   В следующее воскресенье, папа! — отвечал Саша.

Парикмахеры улыбались: им нравилась эта дружная

пара.

А как весело было ходить с отцом в баню, тереть мо­чалкой друг другу спины, плескаться водой, пить холод­ный хлебный квас!

О, как любил он этого человека!

…Сашка выходит на улицу и, жмуря глаза, подстав­ляет лицо первому снегу. Он полной грудью вдыхает его свежий аромат и ловит губами снежинки. Хорошо! Все- таки хорошо жить на свете!

Снег на дороге и на тротуарах лежит еще тонким, нежным пластом, но мальчишки уже С торжествующим видом волокут по булыжнику санки, а один — востро­глазый— приладил канёк к башмаку — и сам не свой от восторга.

Сашка проходит целый квартал, ощущая в себе при­лив радостных сил отрочества. Он шагает быстро и та­кими резвыми, сильными прыжками перепрыгивает через тумбы тротуара, что какая-то почтенная прохожая уко­ризненно бросает вслед:

—   Ишь, дурень большой!

Вдруг Сашка тускнеет и съеживается. Навстречу ему идет Решетников с отцом, мастером того завода, где ра­ботает Сашкина мама, и сестрой Галей, сверстницей Сашки. Игорь и Галя, перебивая друг друга, что-то гром­ко рассказывают отцу. Мастер хохочет.

—  Здорово, Саша! — торопливо приветствует товари­ща Игорь, поглощенный разговором с отцом.

Галя, грациозно наклонив головку в белой меховой шапочке, посылает Сашке лукавый взгляд. Губы ее ру­мяны, на прядках волос блестит снег, ямки на щеках продолжают смеяться.

Прошли мимо. Сашке показалось, что Галя что-то шепнула отцу. Наверное, она сказала: «Это тот мальчик, от которого ушел папа».

Галя сказала совсем другое. Но Сашке слышится именно это.

Больше не радует Сашку первый снег. Сейчас Саш­ка вернется домой и никогда больше в воскресенье не выйдет на улицу. И он скажет по телефону отцу, что ни­когда не придет к нему. Никогда! Пусть уезжает в тот город, где он сейчас живет, пусть!

Но Сашкины ноги подходят к огромному зданию го­стиницы, рука открывает красивую массивную дверь. Сашка поднимается по лестнице, покрытой красной бар­хатной дорожкой.

—   Наконец-то! — с волнением восклицает отец (Саш­ка не смотрит на него и не знает еще, изменился или нет он за эти полгода).— А я беспокоился, что опять не при­дешь… Сегодня последнее воскресенье… Завтра коман­дировка кончается, и я уезжаю… Здравствуй, Сашок! Здравствуй, родной мой…

Сашка порывисто бросается к отцу и вдруг, застыв на месте, говорит холодно и торопливо:

—  Здравствуй. Я раздеваться не буду… Мне надо скоро уходить. Только сниму калоши, а то снег…

Он сам не узнает своего голоса. Он покраснел. Долго возится с калошами, которые никак не снимаются.

—  Какой ты большой стал, Сашок!.. Почему ты не отвечал на мои письма? — ласково и печально гово­рит отец; он хочет обнять Сашку, но тот, выскользнув из его рук, резкими шагами проходит из прихожей в комнату.

На диване сидит тонкая белокурая женщина в зеле­ном платье. У нее такие же зеленые глаза, как и платье, и большой яркий рот. «Ящерица!» — проносится в Сашкиной голове.

На круглом столе мандарины, торт, конфеты, орехи. Сашку ждали, видно по всему.

—   Познакомься с Ниной… с Ниной Владиславов­ной,— суетливо говорит отец.

Женщина в зеленом вскочила с дивана и, улыбаясь, протянула Сашке длинную белую руку.

—   Ну вот, наконец я увидела Сашу. Будем знакомы.

Сашка, не отвечая, проходит к окну.

—  Ого! — восклицает он неестественно громко.— Да отсюда весь город виден. Здорово!

—   Вот ты как…— угрюмо роняет отец.

—   Ничего, мы еще будем с ним друзьями,— беспеч­но стрекочет Нина.— Давайте пить чай. Саша! Торт тебя заждался…

«Ящерица» проклятая,— злобно думает Сашка.— Больно мне нужен твой торт!»

—   Мне некогда чаи распивать. Я тороплюсь,— с не­ожиданной для себя развязностью и грубостью говорит Сашка, повернув к отцу пылающее негодованием лицо.— Ты что-то хотел сказать или спросить?

Его глаза строго смотрели в глаза отца.

Отец смутился. Закуривает папиросу. Рука его за­метно дрожит.

—   Я просто давно тебя не видел… Танечка здорова?

—   Здорова.

—   Как твои школьные дела?

—   Ничего.

—   Ничего или хорошо?

«Какое тебе дело, какое тебе теперь дело до меня?» — с обидой думает Сашка и отвечает скрепя сердце:

—   Пятерки и четверки…

—   Молодец! Я так и знал, что ты учишься хорошо. А я привез тебе подарок… Ты ведь хотел играть на аккор­деоне…